Я взяла письмо с собой на прогулку в Центральный парк. Влажность, которую усиливал теплый ветер, смешивала пот города, его грязь и копоть с душистой роскошью деревьев и травы. Все жило своей жизнью. Жизнь жужжала между оттенками зеленого — от темных сосен и изящных папоротников до лимонно-зеленого мха, растущего на огромной и сухой серой скале. Медовая гледичия и гинкго пылали желтым огнем. Стоило ли опасаться предостережения желтого цвета? Нет, конечно.
— Какая это птичка? — спросил ребенок у своей молодой матери и показал на птицу, похожую на психоделическую ворону. Ее перья были радужно-черными, в их сверкающем мраке отражалась радуга; глаза ярко-белые, живые, осторожные.
— Скворец, — ответила женщина.
Я гуляла, дышала воздухом, а потом села на скамейку и стала смотреть, как пчела кружится над головами проходящих мимо подростков. В неспешном колыханье ветвей ивы было величие и грация. Была доброта. Страдание и боль — не единственные условия для роста, сказала я себе. Мой сон помог. Я стала мягкой, спокойной и вновь обрела чувства. Это было хорошо. Теперь это стало моей жизнью. Я могла прожить без дома. Я поняла, что он скоро станет чьим-то еще хранилищем воспоминаний, и это было прекрасно. Я могла двигаться дальше.
На Второй авеню я нашла кабинку телефона.
— Хорошо, — сказала я на голосовую почту финансового консультанта. — Продавайте. И передайте покупателям, чтобы все выбросили с чердака. Мне ничего не нужно. Напишите, когда я должна буду приехать и подписать бумаги.
Потом я позвонила Риве. Она ответила на четвертом гудке, запыхавшаяся и напряженная.
— Я в спортзале, — сообщила она. — Может, поговорим потом?
Но больше мы так никогда и не поговорили.
Одиннадцатого сентября я вышла на прогулку и купила в «Бест бай» новый видак, чтобы записать новостную передачу о том, как самолеты врезались в башни-близнецы. Тревор уехал на Барбадос, как я потом узнала; у него был медовый месяц, но вот Рива пропала. Рива не отзывалась. В тот день я вновь и вновь смотрела видеозапись. И продолжаю смотреть ее, обычно днем, когда мне одиноко, или в другое время, когда у меня появляются сомнения, что жизнь стоит того, чтобы жить, или когда мне надо набраться храбрости, или когда мне скучно. Всякий раз я вижу, как женщина выпрыгивает с семьдесят восьмого этажа Северной башни — одна туфля на высоком каблуке соскользнула и летит над ней, другая осталась на ноге, словно была тесновата. Блузка выбилась из пояса, волосы развеваются, руки-ноги застыли, но одна рука поднята, словно внизу озеро, куда можно нырнуть… Я поражена и охвачена ужасом, однако не потому, что она выглядит как Рива, и я думаю, что это она, почти точно она, и не потому, что мы с Ривой были подругами, и не потому, что я больше никогда ее не увижу, а потому, что она прекрасна. Вот она, женщина — человек, ныряющий в неизвестность, летящий навстречу неизвестности, полностью осознавая это.