Я сгребла фотки и сунула под подушку софы, потом встала и заглянула в спальню, желая убедиться, что там никого нет. Все белье с моей постели лежало горкой на полу, матрас был голый. Я подошла ближе — там не было ни кровавого пятна в человеческий рост, ни трупа под кроватью. Я открыла дверцу шкафа — там тоже не оказалось связанного человека с кляпом во рту. Только высыпались маленькие пластиковые упаковки из бутика нижнего белья «Виктория сикрет». Ничего не пропало. Я была одна.
Я вернулась в гостиную. Мой сдохший телефон валялся на подоконнике рядом с единственным кедом, который я приспособила под пепельницу. Чуть раздвинув шторы, я выглянула в окно. Снова падал снег. Это хорошо, подумала я, посижу дома, пока он не прекратится, и высплюсь. Вернусь к прежнему ритму, к ежедневным ритуалам. Мне нужна стабильность знакомых действий. И я больше не стану принимать инфермитерол, во всяком случае какое-то время. Он мешал добиться основной цели — ничего не делать. Я поставила телефон заряжаться и швырнула кед в кухню. Мусорная корзина была полна высохшей кожуры от клементинов и мутных пластиковых упаковок от сыра ломтиками — не помню, чтобы я их когда-нибудь покупала и ела. В холодильнике я обнаружила только маленькую деревянную коробку из-под клементинов и еще одну галлонную бутыль дистиллированной воды.
Я сняла белую шубу, бюстье и чулки и прошла в ванную, чтобы пустить горячую воду в душе. Ногти на моих ногах были покрыты сиреневым лаком, а ступни, еще недавно растрескавшиеся и шершавые, стали гладкими и мягкими. Сев на унитаз, я смотрела, как у меня на бедре пульсирует вена. Что я сделала? Провела день в спа, а потом прошлась по клубам? Какой-то абсурд. Неужели Рива убедила меня «наслаждаться жизнью» или делать что-нибудь столь же идиотское? Когда подтиралась, бумага стала скользкой от смазки. Значит, недавно была возбуждена. Кто же меня так возбудил? Я ничего не помнила. Волна тошноты заставила меня наклониться и отрыгнуть едкий комок слизи; я сплюнула его в раковину. Из-за вкуса песка во рту я ожидала увидеть в слюне песчинки или крошки раздавленной таблетки. Но в ней были розовые блестки.
Я открыла аптечку и достала два валиума и два ативана, налила воды из-под крана. Выпрямилась, и тут кто-то появился в зеркале, словно в иллюминаторе. Я вздрогнула. Меня испугало мое собственное испуганное лицо. Тушь лежала на моих щеках потеками, словно маскарадная раскраска. Пятна ярко-розовой помады виднелись по краям и в уголках губ. Я почистила зубы и постаралась соскрести косметику. Снова посмотрела в зеркало. Морщины на лбу и вокруг губ выглядели так, словно были нарисованы карандашом. Щеки стали дряблыми, кожа — бледной. Что-то промелькнуло в моих зрачках. Я приблизила лицо к зеркалу и всмотрелась в них. Там была я, крошечное, темное отражение меня где-то глубоко в моем правом зрачке. Помнится, кто-то сказал, что зрачки — лишь пустое пространство, черные дыры, близнецы-полости бесконечного ничто. «Когда что-то исчезает, то обычно оно исчезает там — в черных дырах наших глаз». Не помню, кто это сказал. Я наблюдала, как мое отражение исчезло среди пара.