— Нет, никакого Менгеле я не видел. Периодически в бараке появлялись люди в белых халатах накинутых поверх эсесовской формы. Они уводили по несколько человек. Возвращались обратно не все.
Дмитрий вспомнил, как забрали Карла.
Он вернулся через несколько дней, покрытый язвами и с проплешинами на голове. Он плохо держался на ногах и беспрерывно кашлял. Карл рассказал, что их закрыли в комнате и дали заполнить анкеты, якобы на освобождение. Вскоре он почувствовал жар и потерял сознание. Очнулся в палате. Ему дали выпить кислую жидкость и отправили в барак.
— Пить, — потрескавшиеся, опухшие губы Карла беззвучно просили воды. Достать хотя бы чашку кипятка в лагере было целой проблемой. Митя с трудом выменял на свой ужин — маленький кусочек хлеба — две чашки горячего кипятка. Карл пил с трудом. Свистящий сухой кашель душил его. Крысы, словно чувствуя приближение пиршества, уверенно карабкались к ним на нары. Не стесняясь, они обнюхивали раны Карла и даже пытались попробовать их на вкус. Митя хватал зверьков за хвосты и сбрасывал вниз. Крысы истошно визжали, но не разбегались.
Спустя пару дней Карл умер.
Женщина из зондеркоманды сняла с Карла одежду и рывком сбросила тело с нар. Голова мальчика, ударившись о пол, раскололась. Женщина за ногу и потащила его к выходу. Голова ребенка билась о пол, оставляя за собой мокрый след. Женщина вытащила тело из барака и скинула в яму неподалеку. Митя выглянул в щель и от ужаса закрыл глаза — полчища серых хвостатых зверьков, словно грозовая туча, со всех сторон бросились к трупу подростка. Они дрались друг с другом, визжали, отвоевывая лучшие куски. Особенно отчаянная битва разразилась на лице. Глаза, нос и уши оказались мгновенно съеденными.
К ноябрю, несмотря на начавшиеся морозы в лагере запахло весной. Все разговоры были только о наступающей Красной Армии. И в этот момент, когда, казалось, продержаться оставалось не больше недели, эсесовцы в белых халатах забрали Митю. Дмитрий знал, что плакать и кричать нельзя — будут бить. Его положили на стол и закрыли лицо простыней. Ноги привязали, и он чувствовал, как нож вонзается в тело. От боли он потерял сознание. Очнулся он от нестерпимой боли. Увидев ноги, Митя ужаснулся: красные, опухшие, покрытые гнойными нарывами. Он не мог вспомнить точно, сколько он пролежал в больнице — неделю или месяц. Однажды фашисты приказали встать и идти. Боль была невыносимая, но зная, что иначе просто убьют, он все-таки поковылял к бараку. Была зима. На опухшие, истерзанные ноги деревянные башмаки не налезли, и он шел босяком, оставляя за собой кровавые следы.