К его возращению детей в бараке осталось совсем мало — только те, кто совсем не мог работать. Вскоре их перестали кормить. Дима понял, что их скоро убьют. Он попытался встать, но от боли чуть не потерял сознание. Тогда, он пополз на четвереньках к двери. Выходить из барака категорически запрещалось. Даже за подсматривание в щель можно было получить плеткой по глазам. Дима приоткрыл дверь и инстинктивно отпрянул назад. Снаружи было тихо. Он выглянул. По территории ходили узники, фашистов нигде не было видно. Дима позвал на помощь, но голос был настолько слаб, что крика никто не услышал. Он пополз. Сил не было. Он падал, лежал на снегу, тяжело дыша, и снова полз.
Вдруг чьи-то руки подняли его. Митя весь сжался, ожидая удар плетью, но открыв глаза, увидел заросшее щетиной лицо и пилотку с красной звездой. По щекам солдата катились крупные слезы.
— Сюда, сюда, — закричал по-русски мужчина, — здесь дети!
Подбежавшие люди стали спрашивать кто он и откуда родом. Но кроме своего номера, того что зовут его Митя он и вспомнить ничего не смог.
— Значит, будешь мне сынком, Дмитрием Ивановичем Ивановым, сказал мужчина в солдатской пилотке и понес его в медчасть.
Немец так и не поднял глаза. Наверное, в душе ему было стыдно. Он, молча, отсчитал и протянул Дмитрию семь купюр достоинством в сто марок. Это была цена за пребывание в Освенциме. «Претензий не имею» написал бывший узник, Иванов Дмитрий Иванович, поставил подпись и взял деньги.