Свежая рубашка молочной голубизны — в тон лицу. Я пригладил подсыхающие волосы.
— Иду сдаваться. В милицию.
А голос подкачал. Голос выдавал человека, повинного в двух смертях. И, если не сдаться, их будет больше. Много больше.
Чемодан я оставлю здесь. Пусть стоит. Последняя прогулка и без того тяжела.
Девять утра. Крайний срок. Я сам себе его установил.
Нехотя я вышел во двор. Голуби расклевывали оброненный творожный сырок, а рыжая кошка, припадая к земле, подкрадывалась к ним короткими перебежками.
— Кыш, — отогнал я птиц, а кошка, укоризненно мяукнув, стала обнюхивать сырок. Жестокие люди сентиментальны. Начинайте утро с доброго дела. Тимуровскую выучку не выковырять, дождем не смыть.
В какую, собственно, сторону идти? Или туда ведут все дороги?
Томясь, я стоял посреди улицы, отсчитывая десятого прохожего, у которого спрошу путь.
— Петр Иванович! Петр Иванович, доброе утро! Вам куда? — тормознула вишневая «Нива». Старичок-фанат Федор Николаевич зазывно приоткрыл дверцу.
— В тюрьму.
— Шутить изволите. Вы завтракали?
— Нет.
— Как удачно! Не откажите, примите приглашение — давеча на прудах вечерял, карасей набрал отборных и с утра в сметане пожарить решил. Да, кстати, слышали? — он помрачнел.
— Что именно?
— Маньяка поймали. Год в страхе весь город держал. Вчера в гостинице двух женщин убил. Не слышали? По городскому радио сообщили, я как раз рыбу чистил. Да садитесь, садитесь, лучшего завтрака в городе не сыскать, честное слово!
Я покорился. Поймали? Год ловили? Ничего, еще один придет. Поест карасей и придет. Или все-таки случилось невероятное совпадение? Смерть Зои Федоровны тоже на нем?
Не стоит обманываться.
— Видите, совсем рядом живу, — кормилец-доброхот остановился у громадного, в квартал, дома. — Седьмой этаж, седьмое небо.
Лифт, в надписях до потолка, насквозь пропахший русским духом, поднял нас к темному короткому коридору.
— Мои хоромы, — Федор Николаевич поколдовал над замком, — заходите.
Рама стальная, двери — тоже. Крепко живет.
— Самая ценная вещь в квартире, — поймал мой взгляд хозяин. — Сын поставил. Мало ли, говорит, на всякий случай, — он провел меня в комнату. — Я мигом.
Обеденный стол, шесть стульев, «стенка», отечественный телевизор, палас на полу. И все равно — не живут здесь. Запах не тот. Засохший кактус у окна — подтверждение. Некоторые по наивности считают кактусы неприхотливыми растениями. Я потрогал его колючки, ломкие, неживые.
— Конспиративная квартира, — разъяснил хозяин.
Я обернулся. Он стоял в проеме, держа в руке пистолет с несуразной дулей на конце ствола.