Стоило Анжи вставить в ложбинку булавку, как затрезвонил телефон. Это было неожиданно. Вот так среди долгой умиротворяющей тишины, прерываемой только воплями ворон, вдруг услышать пронзительный сигнал телефона.
Булавка из ее дрогнувших рук, конечно, выпала, и искать ее под стульями, столами и в паласе было как-то несподручно. Да еще этот дурацкий телефон надрывался. Анжи плюнула и побежала в коридор. Не успела она поднести руку к трубке, как звонки прекратились.
— Очень интересно, — прошептала она, возвращаясь в комнату. За беготней она успела забыть, где конкретно стояла, с какой стороны стола. В сердцах она чуть не швырнула пассатижи во вновь разоравшихся птиц. Она даже сделала шаг к окну, но тут острая боль пронзила ее подошву.
Ну, конечно же! Что еще может сделать иголка, если ее бросить на пол? Воткнуться в пятку!
Анжи осторожно вынула застрявшую иголку, крепко взяла двумя пальцами и подняла пассатижи. Телефон предупреждающе звякнул.
— Перебьешься, — хмыкнула Анжи, кладя булавку в ложбинку.
Завопили, заволновались вороны.
Анжи зло усмехнулась. За все ее ночные страхи! За прерванное лето! За болезненный август! За Глеба!
Над головой что-то упало, пробежали быстрые шаги. И тут же дом сотрясся от странного грохота. Будто великан всем телом ударился о стену.
— Бейся, бейся, — прошептала Анжи и сжала пассатижи.
Воздух дрогнул от далекого хлопка. Даже сквозь закрытые окна Анжи почувствовала на своем лице порыв ветра. Ворон с дерева мгновенно сдуло. И стало тихо. Непривычно тихо. Не шумели машины, не кричали во дворе мальчишки, не подсвистывал сквозняк, не чирикали вездесущие воробьи.
Ничего и никого.
Зато Анжи стало невероятно легко и весело. Так весело, как ей последний раз было только в Спасском, до этого проклятого праздника Ивана Купалы. И спала она, как никогда до этого, — без сновидений, легко и свободно.
Но радовалась Анжи недолго. Уже утром к ее подъезду примчался Глеб. Был он бледен, на скуле расцветал синяк, словно писательский сынок несколько раз обнялся с асфальтом.
— Привет! — улыбнулся он острой злой улыбкой. — Как странно тебя видеть одну, без телохранителей.
Он раскрыл объятия, словно хотел прижать Анжи к себе, но она предусмотрительно отступила.
Секунду они смотрели друг на друга, и, видимо, Глеб, а точнее, тот, кто в нем сидел, прочел в ее глазах то, что там было написано крупными буквами: ОНА ВСЕ ЗНАЕТ!
— Все равно ты от меня не уйдешь! — прыгнул вперед Глеб, вернее, прыгнуло вперед то, что от него осталось, — высохшая озлобленная оболочка. — Мы повязаны! Твое тело станет моим!