— А это тебе, — он протянул мне четки с крошечными коралловыми бусинами. — Они ничего но весят, но смогут утешить тебя в пути. Если Карло напишет, я сообщу ему, чтобы нашел тебя в Кливленде. И прослежу, чтобы Эрнесто отдал тебе приданое, а также, чтобы они с Ассунтой заботились о Дзии, когда поженятся.
— Спасибо, святой отец, — с трудом выговорила я.
Итак, все было решено без меня. Когда мы отбирали овец, на продажу или на убой, остальные преспокойно паслись, не замечая исчезновения товарок. Когда меня уведут, Опи будет жить без меня. Я обвела взглядом окна и фрески на стенах, колонны и дубовую кафедру, которые больше, наверно, не увижу никогда, и посмотрела на отца Ансельмо.
— Отдайте, пожалуйста, деньги за алтарную пелену Дзии, чтобы она не пришла к Ассунте, как побирушка.
Он обещал и пошел проводить меня до дверей.
— Прощай, Ирма, — он поцеловал меня в обе щеки. — Пиши нам.
В тот вечер я обошла все до единой улочки Опи. Похоже, ветер разнес весть о том, что я уезжаю, как когда-то клочки Филомениного шитья. Жена мэра отвела меня к каштану у колодца и потихоньку сунула в руку двадцать лир.
— Ты едешь в Америку, да? — с любопытством спросила ее маленькая дочь.
— Тише, детка. Купи себе в Неаполе что-нибудь приятное, Ирма. — Она наклонилась ко мне. — Говорят, в Америке женщинам не обязательно выходить замуж. Какая чудесная страна.
— А Ирма приедет обратно? — прошептала девочка.
— Нет, никогда! — твердо ответила ее мать, и глаза ее блеснули. Прежде мне никто еще не завидовал. Она поцеловала меня и торопливо ушла, увлекая за собой ребенка.
Я непременно вернусь. Вот только когда? А теперь мне надо забрать с собой Опи. Я вскарабкалась на высокое плоскогорье, где начиналось наше пастбище, достала обрезок ткани и вышила черными нитками неровную городскую стену, дом мэра, нашу церковь с колокольней и улочку с путаницей домов, в одном из которых родилась — и жила до этой поры.
Солнце уже почти село, когда я пришла домой. Отец никогда не возвращался до темноты, но сейчас он сидел у очага и смотрел в огонь.
— Приданое на столе, сто двадцать лир, — угрюмо сказал он. — Ты, вот что. Везде, где будешь, всем говори, что ты из рода Витале, из Опи. На, возьми еще, — он протянул мне палку салями и небольшой круг нашего сыра. — Хотя б до Неаполя сможешь есть как следует. Работай там хорошенько, в Америке, деньги вышли, как только сможешь. Ты славная девушка. Не осрами нас.
Не помню, чтобы отец когда-нибудь произносил такую длинную речь.
— Ты женишься на Ассунте?
Он пожал плечами. Значит, женится.