— И Дзия будет жить с вами?
Он поглядел на тетку и кивнул. Потом отвернулся и мрачно добавил:
— Вот что, Ирма… в ту ночь, когда я… в ту ночь я думал про твою мать и мне нужна была она. — Он прочистил горло. — Мужчине бывает одиноко, вот и все.
Он тяжело поднялся, точно слова вытянули из него все силы. Сжал мне плечо, надел плащ и ушел в таверну. Больше мы с ним не говорили.
Мы молча поели с Дзией, а затем я прогладила алтарную пелену и надушила ее лавандовым маслом. Упаковала свою шкатулку для рукоделья, документы, четки отца Ансельмо, пару платьев и передник, хорошие башмаки, а еще кусочек камня из стены нашего дома. Задула свечу и легла в кровать к Дзие. Я пыталась сказать что-нибудь, но она прижала меня к груди и прошептала:
— Тихо, тихо. Спи.
Во сне она плакала, и я крепко ее обнимала, чтобы утешить. Когда я проснулась, отец уже ушел.
На рассвете я в последний раз пошла на колодец, чтобы принести домой воды. Там меня ждала Ассунта, с маленькой буханкой хлеба. Он был еще теплый.
— В дорогу как раз сгодится. Ты не тревожься, я буду хорошо заботиться о твоей Дзие.
— Спасибо, Ассунта.
Слезы закапали на хлеб, я утерла их шалью.
— Поверь мне, Ирма, твой отец добрый человек.
Я ничего не сказала ей.
— Как он замечательно смеялся, когда был молодой. Ты знаешь, что до того как родился Карло, они с твоей матерью потеряли троих детей? Он однажды признался мне, что боится слишком сильно полюбить ребенка, а потом вдруг потерять его.
Отец никогда не говорил об этом. Возможно, я бы и не узнала ничего, если бы осталась в Опи.
— Правда. На, возьми, — она положила мне на ладонь пять бронзовых пуговиц. — Они очень тонкой работы. Сможешь продать в Америке за хорошие деньги, или носи сама.
Я попыталась поблагодарить ее, но она уже торопилась прочь. Пока я шла к дому, пуговицы стали теплые, как хлеб. Последний раз я иду к дому.
Утреннее солнце пробивалось в наше окно.
— Тебе пора, — сказала Дзия, когда я вошла в комнату. — Плащ Карло ты оставь мне. И все, иди.
Она уселась на стул и замерла неподвижно. Я положила золото и свое приданое в замшевый мешочек и повесила его на грудь. Затем расправила плащ Карло на кровати, зажгла свечу и опустилась на колени у ног Дзии. Она погладила меня по лицу, поцеловала обе руки.
— Как доберешься и благополучно устроишься, — сказала Дзия, крепко, до боли, сжав мне руки, — напиши из Америки.
— Да, Дзия, обещаю тебе.
Я хотела поцеловать ее, но она мягко отстранила меня.
— Ступай, Ирма. Живи честно, и да хранит тебя Господь.
Я вышла из дома и быстро зашагала вниз по дороге, а птицы кричали мне вслед: «Чужая, чужая, чужая!»