– Господи, ты не представляешь, сколько раз ты мне снилась там, на зоне, за колючей проволокой, – Кирсанов повел головой назад, в пространство, открывавшееся за окном, потом вновь помотал головой. – Неужели это ты, Лена?
Она подтверждающе смежила глаза.
Кирсанов молчал долго, минуты полторы, наверное, Лена тоже молчала; говорить не было сил. Наконец Кирсанов справился с собой, произнес тихо, очень тихо – тише шепота – и от бесцветности, бестелесности голоса его (свистящие нотки исчезли) у Лены вновь что-то сжало горло:
– Можно я тебя угощу чашкой кофе?
В ответ последовал разрешающий кивок – говорить Лена по-прежнему не могла.
Кирсанов, косолапя и чуть припадая на правую ногу (Елена поморщилась жалостливо: скорее всего, нога была у него сломана в заключении), переместился к стенке буфета и попросил:
– Пожалуйста, два очень крепких, очень хороших кофе.
Стойкой командовала крепкогрудая румяная женщина неопределенного возраста, глаз она имела зоркий, охотничий, к Кирсанову мигом залезла в карман, – мысленно, естественно, оценивая посетителя по одежке, – и предупредила хрипловатым баском:
– За хорошее кофе – тройная цена.
Елена хотела поправить хозяйку буфета: «Не хорошее кофе, а хороший кофе», но не стала, лишь подивилась себе самой, и чего это в голову лезут разные мелкие придирки, непонятно. Без них надо бы обойтись, без них…
– Согласен на тройную, – сказал Кирсанов. – Да здравствует простейшая азбука капитализма: хороший товар должен быть хорошо оплачен.
Вздохнул бывший инженер-майор удрученно и вернулся к столу. Тронул Лену пальцами за руку.
– Ты не представляешь, что ты значила для меня все эти годы…
Елена наклонила голову и промолчала – слова в таких случаях значили гораздо меньше, чем молчание.
Она вспомнила вечер – неяркий, тревожный, когда Кирсанов предложил ей выйти за него замуж, – тогда она не сказала ни «да», ни «нет», взяла небольшой тайм-аут для обдумывания – ведь на руках у нее была Иришка, это первое, и второе – нужно было знать мнение и отца с матерью, иначе обида могла родиться страшная, с бухты-барахты, с налета такие вопросы не решаются, а когда пришла к Кирсанову в следующий раз, тот уже был арестован.
Тогда, в далеком тридцать восьмом году, она бы вышла за Кирсанова замуж, но вот согласится ли она на это сейчас, шестнадцать лет спустя, – большой вопрос. Сейчас разрешение на столь серьезный шаг ей нужно спрашивать не только у матери, не только у самой себя, но и у выросшей, ставшей уже взрослой барышней Ирины… Согласятся ли на это все они, в том числе и она сама?