Три дочери (Поволяев) - страница 153

– «Бастардо». Что это значит?

– В переводе на русский – «Незаконнорожденный», – пояснила Елена.

– С какого языка?

– Наверное, с татарского. А может, с испанского – не знаю.

Солоша пригубила бокал, почмокала довольно:

– Вкусное вино, – перевела взгляд на Веру, поинтересовалась голосом, мгновенно ставшим сухим: – А ты чего не пьешь?

Вера не стала признаваться матери, что выпила уже два бокала, вместо этого озабоченно махнула рукой:

– Боюсь, что вино помешает ребенку, мало ли…

– Не бойся, – перебила ее Солоша, сказала, как отрезала. – Наоборот, спать будет лучше.

– Он и так неплохо спит. Спокойный.

– В деда, – улыбнулась Елена.

Солоша промолчала.

Вновь потянулись день за днем, – длинной, казалось бы, нескончаемой цепочкой, – нет вроде бы у этой череды ни конца ни края. Увы, – есть.

Менялись месяцы, следуя один за другим, менялась погода, иногда на Москву наваливалось вообще редкое бедствие – град: с неба падали такие комки льда, что на Трубной площади одна неровная, словно бы спекшаяся из нескольких кусков градина, убила собаку, которую хозяин не успел увести с улицы, на смену граду пришла жара, сделавшая асфальт податливым, как хлебный мякиш; зимой улицы заваливало, как в Сибири, снегом, и по обочинам, отделяя проезжую часть от тротуаров, вырастали насыпные сугробы.

Жизнь шла, была она разной, и цвет имела разный – всякое в ней случалось, выпадали и серые, и черные дни, – но многочисленное семейство Егоровых было ею довольно.

Запыхавшись, прикрыв рот платком, чтобы не нахвататься холодного воздуха, – по Москве ходил свирепый грипп, – Вера спустилась по эскалатору на перрон станции метро «Площадь Революции», встала у одной из бронзовых фигур, украшавших подземный зал. Вере казалось, что когда-нибудь эти выразительные фигуры оживут, вольются в поток пассажиров, надо только подождать, когда это произойдет.

Но фигуры все не оживали – видать, время не пришло.

Отвернув рукав пальто, она глянула на крохотные модные часики: опоздала или нет? Ей предстояло встретиться с приятельницей, с которой она сидела за одной партой в сретенской школе, – приятельница имела блат в ГУМе и могла достать детские трикотажные вещицы для Васьки. В магазинах трикотаж появлялся редко, добыть его можно было только по знакомству.

Часы показывали, что Вера пришла вовремя, минута в минуту, а вот приятельница запаздывала. Москва – город суетной, застрять можно где угодно, даже на дорожке перехода через улицу.

Вздохнула Вера и начала разглядывать скульптуры, плафоны освещения, каменной пол – видать, дорогой, тщательно постеленный…