«Занятный все-таки человек – майор Савченко, – вновь, в который уж раз, отметил Мосолков. – Не рядовой. Рядовых полным полно, хоть пруд пруди: посмотри налево, посмотри направо – всюду одни неприметные, с неразборчивыми лицами рядовые, а вот чтобы с изюмом, таких – малые единицы: раз, два… ну три… а четвертый палец уже и загнуть не на ком».
– Занятный ты человек, – вслух произнес он.
– В меру сил, – Савченко не выдержал, поклонился. – Стараюсь!
На миг Мосолков ощутил внутреннее неудобство, словно бы он предложил Савченко нечто такое, что не поддерживается власть имущими, печатью, начальством, генералами и полковниками из разных политуправлений – если они засекут двоих ходоков с майорскими погонами в обнимку с непутевыми девушками – ого-го какой спектакль устроят, разбирательство на всю Советскую армию прозвучит… Впрочем, сам Мосолков никаких разбирательств не боялся – хуже того, что было, уже не будет, а вот как Савченко…
«А Савченко все это интересно с литературной точки зрения, он принял предложение с достоинством, без суеты, без нарочитой брезгливости, что всегда отличает ханжу от неханжи, хотя при случае ханжа может дать такого шороха, что ангелы на небе позабудут про свои гимны и поприкрывают свои глаза ладошками… Ведь Савченко – тоже мужик, не из камня, не из глины с навозом сотворен, тоже намаялся на войне, тоже баб лицезрел только в виде зубных щеток, бархоток, да еще на перекрестках – всамделишных, в укороченных суконных шинельках, с регулировочными флажками в руках. Вот и все.
Впрочем, еще, пожалуй, после войны в Германии – разных там фрау или как они там называются? В конце концов, Савченко возьмет и чем черт не шутит, – напишет книгу о солдатских и командирских приключениях. В том числе и о наших в Москве».
Мосолков перекосил плечи, приподняв одно, опустив другое, глянул за окно, где теплом дышала земля, попискивали какие-то городские пичуги, еще не слопанные кошками, воздух был душист и сух. Хорошая все-таки пора стоит – конец лета.
– Худых болезней не боишься?
Засмеялся Савченко, ничего не ответил.
– У нас на фронте мыло «К» давали, – Мосолков хрипловато хохотнул, – медицинское.
– Это совсем по другой части…
– Ага. От пушного зверя. Употреблять три раза в день. По воскресеньям – двойную порцию. Люди с темным цветом лица вылечиванию не подлежали.
– Зато блондины от этого мыла рисковали заболеть коклюшем.
– Что коклюш! Вот если…
– А, все едино – что блондины, что брюнеты! Все люди из одного теста слеплены: мясо, кости, жилы, нервы, чуточку мозгов.
В разговоре Сретенку больше не упоминали, словно бы стеснялись чего-то, слушали городских пичуг, гудение нечастых машин и мяуканье кошек, слушали самих себя и друг друга, понимали, что оба они – прекрасные люди, и подчинялись минуте, в которой жили и которая была для них главной, – и прошлое и будущее почему-то перестали существовать, – ими неожиданно овладели иные силы, о существовании которых они подозревали, но не знали точно, есть они в них или нет.