Это – единственное, что было для нее страшно – все остальное уступало страху за мать и дочь.
Военная Москва была суровой – днем и ночью по улицам ходили патрули, заглядывали на зады магазинов, во дворы и глубокие подворотни, ловили мародеров, дезертиров, воров, расстреливали без суда и следствия, трупы выволакивали на улицы, на видное место и оставляли там.
Грузовые машины, которые регулярно ходили по городу, подбирали расстрелянных и увозили на окраину, на свалку, в общую яму, где в конце каждого дня итоги подводили два армейских бульдозера, надвигали на окоченевшие тела несколько пластов земли.
Случалось, туда же сбрасывали и дохлых животных – все станет тленом, сгниет, удобрит землю, на будущий год эта неприятная, грубо засыпанная траншея прорастет жирной травой.
Заводы, не уехавшие на восток, оставшиеся в Москве, работали круглосуточно, в три смены, выпускали продукцию для фронта: вместо совковых лопат делала мины, вместо носовых платков – рубашки для гранат и теплое белье для красноармейцев, вместо детских игрушек – снаряды к крупнокалиберным гаубицам; на ночь рабочие домой не уходили, спали прямо там же, в цехах, под станками, побросав на бетонный пол телогрейки.
В цехах было много станков неработающих – хозяева их ушли в ополчение, часть уже вообще лежала в земле, а чтобы подготовить новых рабочих, необходимо было время.
Вместо взрослых мужиков в цеха пришли школяры – старательные мальчишки с испачканными чернилами пальцами. Но они не умели управляться со станками так, как это делали мастера, по тридцать лет оттарабанившие на производстве.
Стала понятна ошибка мобилизационных властей – не всех работяг надо было брать на фронт… А, впрочем, их и не всех брали – отца Елены, деда Василия, например, не взяли, более того – вырубили из всех списков, по которым он мог угодить на войну… Хотя бы на двадцать минут или того менее.
Зима навалилась на столицу жестокая, от мороза лопались не только водопроводные трубы, но и асфальт. Впрочем, асфальт на московских шоссейках был разный, попадался такой, что не лопался, а вел себя много хуже, расползался под ногой, рассыпался, как творожная масса.
Тяжело было в Москве, нечем было кормить Иришку, но кое-что Елена доставала через свою контору – сотрудникам НКВД, как и солдатам действующих частей, старались помочь.
Приходилось дежурить на крышах во время налетов немецких бомбардировщиков и в составе патрулей выходить на улицы Москвы. Мародеров попадалось мало, а вот диверсанты встречались чаще, хотя в Москве им было непросто – засекали оставшиеся в городе жильцы и звонили в комендатуру.