Словом, сработаны планшетки были на пятерку (по нашим меркам, у немцев могут быть другие отметки, может, там высшая оценка – десять или, скажем, двенадцать), – позавидовать можно.
Когда батальонный комиссар из штаба обороны разглядывал их удостоверения, перебирал письма, изучал карты полетов, пленные молчали, но когда он взялся за бумаги, испещренные готической вязью и гербовыми знаками, пленные встревоженно переглянулись и заговорили разом, в один голос.
Батальонный комиссар поморщился, расправил дорогие гербовые бумаги, очень похожие на банковские векселя дореволюционной поры, и, усмехнувшись чему-то своему, поинтересовался у переводчика:
– Чего это они так дружно закудахтали?
– Просят эти бумаги оставить у них.
– Интересно, – батальонный комиссар вновь расправил бумаги, вгляделся в них, в затейливый готический шрифт и, недовольно покачав головой, передвинул бумаги к переводчику: – Просят оставить у них, говоришь? Ну-ну… Взгляни-ка, что это такое?
Переводчик – пожилой усталый лейтенант с сизыми ввалившимися щеками бегло исследовал одну бумагу, затем другую и не сдержал усмешки.
– Ну и фрицы, ну и умельцы таскать сахарную свеклу из коровьего навоза. Умеют пить чай с собственными слюнями, товарищ батальонный комиссар.
Комиссар спокойно выслушал сложную тираду переводчика, вскинул брови:
– Ну?
– Что-то типа сертификата на нашу землю. Одному из них, старшему Кугелю, выделили пятьдесят гектаров чернозема в Орловской области, младшему – сорок гектаров в Воронежской.
Недобро улыбнувшись, комиссар проговорил:
– Рано начали делить советскую земельку.
– Что делать с этими бумагами?
– Верни их. Пусть потешатся. Но объяви им, что земли им здесь не видать, как собственных рыжих затылков. Если только с помощью двух зеркал…
– Летуны они непростые, товарищ батальонный комиссар, – оба награждены Железными крестами второго класса.
– На этом закончим, – батальонный комиссар положил на стол ладони, – завтра отправим пленных в разведуправление штаба фронта. – Комиссар поднялся из-за стола. – Пусть заодно посмотрят, как выглядят улицы Ленинграда, которые они летели бомбить… И пусть знают, что очень скоро наступит момент, когда мы будем бомбить улицы их городов.
Елена Егорова получила в малиновые петлицы по одному кубарю и вместе с младшим командирским званием новую должность – цензора.
Надо было читать солдатские треугольники и вымарывать из них сведения, составляющие военную тайну: названия населенных пунктов, где стояла та или иная воинская часть, наименования городов, в которых шли бои, всякие упоминания о настроениях солдат, кроме одного: фашизм будет превращен в винегрет и самый главный из фашистов – тот, который господин Гитлер, – умоется собственной вьюшкой.