Несмотря на весь шум, сопровождающий суннитские джихадистские выступления после 2001 года, в большой картине антисистемных вызовов они были лишь небольшим эпизодом, развернувшимся в геополитическую трагедию пока регионального масштаба из-за самонадеянного решения США послать свои войска в Афганистан и Ирак. «Аль-Каида» первой искала глобальной геополитической конфронтации, провоцируя террористическими методами бунты за «нравственное очищение» и за «правду». Эта террористическо-популистская стратегия восходит не к большевикам, а, скорее, к некоторым русским народникам XIX века, которые первыми применили бомбистов-самоубийц. И точно так же, как некогда русские террористы, джихадисты потерпели полную политическую неудачу в своих надеждах разжечь взрывом народное восстание. Спасло исламистов появление в непосредственной близости американских солдат, что сделало из политически неудачливых террористов весьма успешных партизан.
Однако коммунисты не смогли одержать победу там, где больше всего надеялись на успех и где, в конце концов, предсказывал начало революции сам Карл Маркс, — в наиболее развитых странах капиталистического ядра. В одних странах коммунистические партии столкнулись с внушительным богатством западных обществ и укоренившимся парламентаризмом, что давало преимущество умеренной тактике социал-демократии. В государствах же, подобно Российской империи подорванных I первой мировой войной, прежде всего в Италии и Германии, коммунисты были безжалостно разгромлены фашистами, новой разновидностью контрреволюционных и одновременно антисистемных сил.
Фашистский вариант антисистемных движений нам следует сегодня рассматривать со всей серьезностью, поскольку он вполне способен возродиться в результате крупного кризиса и роста политической поляризации. После 1945 года западная идеология холодной войны ставила знак равенства между фашизмом и коммунизмом как между двумя тоталитарными режимами, являвшими собой одинаковое зло. Указывалось на сходство в массовой пропаганде, военизации, экономическом планировании, государственном контроле над обществом и, конечно, политическом терроре и концлагерях. Все эти технологии власти в течение XX века в той или иной степени применялись куда шире, чем многие готовы признать. Как заметил историк Эрик Хобсбаум, «XX век заставил все правительства править». К новым технологиям экономического планирования, социального регулирования, массового потребления и полицейского надзора в своих целях в тот или иной период прибегали и более мягкие скандинавские социал-демократические режимы, и англо-американские либеральные демократии. Размах и жестокость государственного насилия зависели главным образом от различий в геополитических позициях и остроты внутренних политических потрясений. Восстания в колониях Франции и Великобритании подавлялись со свирепостью массового террора XX века. Или просто взгляните на архитектуру общественных зданий и на типично мускулистую иконографию 1930-х, распространившуюся по всему миру.