Может быть, и нет.
Возвращаясь к началу.
Она еще раз прислушалась к шуму листьев. Ну, да. Они шуршат, как маленькие, именно маленькие, ракушки. Вот только листья звучат немного глуше ракушек. Как быть? Да очень просто. Много ракушек можно найти на море, а на берегу моря песок. Если на песок рассыпать ракушки, потом взять их в горсть и пересыпать вместе с песком в ладонь, то это будет как раз шум сухих листьев на ветру. Все верно. Кто-то скажет, что она не была на море? Только что оттуда.
— Наши идут, — оповестила Наташа, облокотившись на баян, час назад ей подаренный любящей сестрой.
По аллее шли Кеша, Женин племянник и маленькая Катя, Крошка Кейт для ближних, гораздо более счастливая, чем та, в чью честь ее назвали. Еле-еле передвигая малюсенькие ножки, и одной рукой держась за отца, она несла, другой рукой прижимая к себе, сразу три мороженных.
— Ну-ка, дай маме одно, — сказал Кеша, глядя с любовью сверху вниз на свое чадо, отпустив ее руку.
Дочка протянула маме одно эскимо.
— Ах, ты, моя хорошая, — похвалила ее Женя и приняла мороженое за палочку кончиками пальцев.
Наташа с Костей заулыбались.
— И тете Наташе.
— Где Олег с Саней? — спросил Костя.
— Вот-вот подойдут.
Бедный Олег, подумала Женя. А Катька недавно ей приснилась. Сидела в заснеженной степи и смотрела в огонь. Говорит, что у нее все хорошо.
— А знаешь, как шумят сухие листья? — спросила Женя Кешу.
— Да все равно, как они там шумят.
Он сел рядом и обнял, не замечая, как у нее заблестели глаза.
Ее муж в прошлом был любовником ее родной сестры. Валера не общается с ней даже по работе, и что он думает о ней, остается только догадываться. Ее дочь, заботливо вынашиваемая под сердцем девять месяцев, ни грамма не похожа на нее. Вся в отца.
Подул ветер и листья зашелестели, то ли как багдадские колотушки, то ли как ракушки, вперемешку с песком. Не-не-не. Близко, но не то.
— Сухие листья шумят, как одиночество, — тихо сказала Женя.
— Ну нам-то это не грозит, — улыбнулся Кеша, — кушай, пока не растаяло.