Знали и актеры свою роль. И роль, и цель в жизни. А их цель — нести людям свет, очищающий души от невежества, сырости и загнивания. И свою работу они делали великолепно. В театре есть магия и тайна. Это уже слова Кинчева. А Кинчев мужик, он за слова отвечает.
А когда заиграла музыка бессмертного Караваева-Печорина, Катя закрыла глаза, и ей казалось, что все кресла зрительного зала приподнялись над полом и стали покачиваться, будто китайские джонки на волнах, чуть-чуть постукивая друг друга подлокотниками.
Как Новый год, шумным праздником врывается в каждую семью, и неожиданно заканчивается, так и священный огонь спектакля погас с опустившимся занавесом. И как же Катя плакала, что не могла аплодировала стоя. Ей надо было беречь остатки сил, потому что дорога от зрительского зала через гардероб до такси ожидалась очень долгой.
А тут еще позвонили родители и сообщили новость, у Сани режутся зубки, радость-то какая. Но ничего-ничего, сейчас мы ему на десны ватку с настоем ромашки приложим. В трубке был слышен детский плач.
Парик сполз на затылок. Катя теперь несла его в руках, Олег заботливо накинул на нее капюшон, хотя поздний вечер хорошо скрывал их от посторонних глаз. Так они и шли — Катя посередине, поддерживаемая Кешой и Олегом с двух сторон. Шли медленно, останавливаясь для отдыха возле каждой скамейки. Кеша даже пнул одну из них, дурачок. И каждый из них плакал, кто громко, кто тихо. А где-то плакал маленький Саня, у которого начали прорезаться первые зубки. Которого она ни разу не кормила грудью. И вместо того, чтобы проводить больше времени с ребенком, она, обессиленная, идет в театр, который как наркотик, заставляет на время забыть о неминуемом. От которого она не в силах отказаться. Что ж она за мать-то такая?
Жизнь исчезала за черным занавесом, а смысл жизни пропал давным-давно.
А когда они вернулась домой, на нее напала истерика. Окончательно измотанный Олег позвонил Катиным родителям. И пока он сидел на кухне в темноте, в трясущихся руках держа чашку чая, тесть закрылся с дочерью в комнате.
— Однажды, лежа в коляске, ты выплюнула соску, а погремушку вообще куда-то подевала.
— И что? — всхлипнула Катя.
— На тот момент твой мир разрушился, ты была беззащитна против ударов жизни. О, для тебя это была катастрофа вселенского масштаба.
— А вы на что? — фыркнула Катя.
— Не лезь со своей философией, — мягко укорил ее папа, — у меня другой вопрос — ты помнишь этот момент?
— Нет, конечно.
— Ну хоть немного?
— Не-ет.
— Ну, как так? Это же было ой-ей, какой кошмар, — он зажал уши руками и покачал головой, — такое страдания были!