— Да, в наше время, — ответил я, и мы снова тронулись в путь. — Изучив рукопись, я убедился, что истинным сочинителем истории был Огюст Маке… Он работал с документами, выстроил в общих чертах все повествование, а потом Дюма, писатель огромного таланта, вдохнул жизнь в эти заготовки и превратил их в шедевр. Но такие выводы, для меня очевидные, могли заронить сомнения в души хулителей Дюма и его творений. — Свободной рукой я сделал резкое движение, словно перечеркнул разом всю эту компанию. — Нет, я не мог по доброй воле бросить камень в святилище, которому поклонялся… Сегодня, когда повсюду царит серость и люди утратили способность фантазировать… Когда никто уже не восхищается чудесами, как публика былых эпох, читавшая романы-фельетоны, та публика, что в театре освистывала предателей и устраивала овации рыцарям без страха и упрека. — Я печально тряхнул головой. — К несчастью, таких аплодисментов нам больше не услышать, теперь так воспринимают искусство лишь дети и простаки.
Корсо слушал с наглой, издевательской ухмылкой. Может, он и разделял мою точку зрения, но был человеком язвительным и показать, что признает за мной моральную правоту, не желал.
— И в конечном итоге, — договорил он за меня, — вы решили уничтожить рукопись.
Я самодовольно улыбнулся. Тоже мне умник нашелся!
— Не говорите глупостей. Нет, я придумал кое-что похлеще — решил материализовать мечту.
Мы остановились перед запертой дверью. Из-за нее доносились приглушенные звуки — музыка и людские голоса. Я поставил канделябр на консоль. Охотник за книгами снова глядел на меня недоверчиво — наверняка пытался угадать, какая еще злая шутка уготована для него. Я понял одно: он никак не мог поверить, что мы на самом деле подступали к разгадке тайны.
— А теперь позвольте представить вам, — произнес я, распахивая дверь, — членов Клуба Дюма.
Почти все гости уже прибыли; последние входили в зал через большие стеклянные двери, распахнутые на эспланаду замка. Звучала тихая музыка, в воздухе плавал сигарный дым, собравшиеся громко переговаривались. В центре стоял покрытый белой льняной скатертью стол с холодными закусками. Бутылки анжуйского, сосиски и амьенский окорок, устрицы из Ла-Рошели, коробки с сигарами «Монте-Кристо». Гости стояли группами, пили, беседовали на разных языках. Всего здесь собралось около полусотни мужчин и женщин, и я заметил, как Корсо несколько раз тронул рукой очки, будто проверяя, на месте ли они. Некоторые лица были ему хорошо знакомы — по прессе, кино, телевидению.
— Вы удивлены? — спросил я, стараясь по виду его определить, какой эффект все это на него произвело. Он угрюмо и растерянно кивнул. Кое-кто подходил ко мне поздороваться, и я пожимал руки, рассыпался в любезностях, шутил. Атмосфера была приятной и непринужденной. Корсо не отходил от меня. На лице его застыло такое выражение, будто он ждал, когда же ему удастся наконец проснуться, и я искренне потешался. Я даже представил его некоторым гостям, и сделал это со злым удовольствием, поскольку он отвечал на приветствия смущенно, явно чувствуя себя не в своей тарелке. От его обычной самоуверенности не осталось и следа, так что отчасти я взял реванш. Ведь, честно говоря, он сам явился ко мне с «Анжуйским вином» под мышкой и нарвался на неприятности.