— Позвольте представить вам господина Корсо… Бруно Лостиа, миланский антиквар. Позвольте… Да-да, это и в самом деле Томас Харви, конечно, Харви Джойерос, Нью-Йорк — Лондон — Париж — Рим… А вот граф фон Шлоссберг: у него самая знаменитая в Европе частная коллекция живописи. Здесь вы встретите кого угодно — вот нобелевский лауреат из Венесуэлы, экс-президент Аргентины, наследный принц из Марокко… Кому придет в голову, что его отец — большой почитатель Александра Дюма? А посмотрите туда… Вы его узнали, правда?.. Профессор семиотики из Болоньи… Теперь с ним беседует светловолосая дама, это Петра Нойштадт, самый влиятельный литературный критик в Центральной Европе. А в той группе рядом с герцогиней Альба стоят финансист Рудольф Виллефос и английский писатель Харольд Бёрджесс, Амайя Эускаль, группа «Альфа-Пресс», самый крупный издатель Соединенных Штатов, Джон Кросс из «О-энд-О Пейперз», Нью-Йорк. Ашиля Репленже, парижского букиниста, вы, надеюсь, помните.
Этим я его добил окончательно. Глядя на растерянное лицо Корсо, я смаковал эффект, хотя готов был и посочувствовать охотнику за книгами. Репленже держал в руке пустой бокал и дружески улыбался нам из-под мушкетерских усов — также, как во время экспертизы рукописи Дюма в магазине на улице Бонапарта. Меня он принял в свои объятия — объятия огромного медведя, — потом ласково похлопал Корсо по плечу и отправился за новым бокалом вина, пыхтя и отдуваясь, совсем как жизнерадостный толстяк Портос.
— Черт возьми! — процедил Корсо сквозь зубы, повернувшись ко мне, чтобы никто другой этого не услышал. — Что здесь происходит?
— Я же сказал: это длинная история.
— Так расскажите мне ее…
Мы подошли к столу. Я налил две рюмки вина, но он лишь покачал головой.
— Джин, — пробормотал он. — Джина тут нет?
Я указал на бар в конце зала, и мы двинулись туда.
По дороге мы несколько раз останавливались, я снова с кем-то здоровался: известный кинорежиссер, ливанский миллионер, испанский министр внутренних дел… Наконец Корсо завладел бутылкой «Бифитера» и наполнил свой стакан до самых краев, потом одним глотком выпил половину. Он еле заметно вздрогнул, и глаза его за стеклами очков — одно стекло разбитое, другое целое — заблестели. Он прижал бутылку к груди, словно боялся, что кто-нибудь ее отнимет.
— Итак, вы собирались рассказать мне…
Я направился к террасе за стеклянной дверью, где мы могли побеседовать без помех. Корсо опять наполнил свой стакан и последовал за мной. Гроза ушла; над нашими головами проклюнулись звезды.
— Я весь внимание, — объявил он, снова прикладываясь к стакану.