После отпуска жена звонила ему почти каждый день, говорила, что скучает, узнавала, что он решил. Он пока оттягивал, отговаривался срочной сложной работой.
Слишком уж душа прикипела к здешним местам.
Здесь им с женой полюбилось ездить по лесам, речкам и родникам, за ягодами и грибами, и просто так, отдохнуть от города. Третьяков перекупался во всех близлежащих речках и озерах, объехал на велосипеде все пригородные рощи, а на машине забирался в такие дебри, что даже со своей осторожной ездой на отечественном внедорожнике два раза ходил искать трактор. Он все здесь знал, уезжать отсюда ему совсем не хотелось.
Вечерами и в выходные он продолжал колесить по лесам и речкам, теперь в одиночку. Что им двигало? Долгое прощание? Нужда освободиться от тревожных мыслей, одолевавших его дома и на работе?
Мысли были разные, пересекались, путались, не давали сосредоточиться. Он думал о ненужном переезде, вспоминал старые обиды, тосковал от того, что жизнь повернула к закату, а ему нечего предъявить в качестве ее итогов.
Дома одному было совсем тоскливо. На работе можно было поболтать с Ириной. С ней он думал вслух, надеясь на понимание, и получал его.
Третьяков не забыл, что когда-то мог добиться ее близости, остановив себя в последний момент. Ему помешали засевшие занозой мысли о том, зачем ему это надо, и как он будет потом с супругой. В итоге, как он понял, его отвел бог. То, что его влекло к Ире, вряд ли было любовью. Скорее — данью уходящей молодости, жизненным разочарованиям и инстинктам.
Конечно, мужская природа укоряла Третьякова за то, что он не взял женщину. Нет-нет, но внутри него шевелился чертенок, добавляя к воспоминаниям горечи. Но разум неизменно одерживал верх: былого не вернуть, а главное — зачем?
Казалось, время расставило все по местам. Ирина внешне заметно сдала, да и Третьяков не помолодел. Сила инстинктов ослабла значительно. Их заменила незримая связь, благодаря которой они хорошо понимали друг друга.
Как не тривиально для Третьякова звучало слово «друг», но приходилось признать, что его отношения к женщине точнее всего описываются этим словом. В жизни у Третьякова было несколько товарищей и приятелей и не было друга, как он понимал это теперь. Дружеская связь грела его душу, хотя имела существенный недостаток. Друг противоположного пола не обладал в его глазах необходимым признаком «свой». Женщина, как он понимал это в силу воспитания, приобретала такой признак только в силу родства по крови или близости. Близость он исключал, а значит, их дружеские отношения имели предел доверительности, и об этом приходилось помнить, мучая себя.