Ирина мучила себя больше, — он видел это. Она казалась такой несчастной, когда вдруг краснела и замолкала. Третьяков догадывался, когда она закрывалась от него, — если он мог подумать плохо о ее муже или сыне. Впрочем, иногда обстоятельства оказывались сильнее женской защиты.
Так получилось неделю назад, когда Третьяков некстати потревожил Ирину расспросами о ее занятиях в выходные. Стояла прекрасная погода, а она сказала, что выходные просидела дома. Понятно, что от этого выглядела утомленной и даже изможденной.
— Какая природа?! — чуть не вспылила Ирина, не выдержав от советов Третьякова. — Разве с моим мужем можно отдохнуть?
— Две ночи не спала, — продолжала она, не в силах остановиться. — Сколько раз ему говорила, чтобы не ел того, чего нельзя. Да он и сам лучше меня это знает. И опять наелся копченой колбасы. Соседка угостила в деревне. Хоть день и ночь следи за ним, как за маленьким! Тут то я слежу, но не в деревне же!.. В пятницу вечером приехал, в субботу утром у него щека начала опухать. Все ясно. Собирайся в больницу. В больницу не хочет. Месяца ведь еще не прошло с последнего приступа. «Давай, таблетки попью». Все мы это уже проходили, все известно, толку не будет. Но ведь жалко его. Смотрит как ребенок. «Ну, попей. Но только не надейся особенно. Все равно готовься». Так что ты думаешь? Весь день смотрел телевизор, прятался от меня по комнатам. А я пока убралась, пока постирала, пока еду приготовила. Стала звать на ужин, пришел — боже мой! Надо скорую вызывать! Довел себя до того, что лицо уже как шар, и шея начала пухнуть. Это не представить, это надо видеть. Страшное дело. Я уже привыкла, но первые разы чуть в обморок не падала.
— «Звони», — говорю, а он уже слова не выговаривает. Нет, ты мне скажи: это разумный человек или нет? Ведь его каждый раз предупреждают — не доводи себя, чтобы не задохнуться. Началось — быстренько в больницу колоться. Запустишь — придётся делать прокол и ходить с трубкой, пока опухоль не спадет. Это если еще успеют проколоть, а могут и не успеть.
— И у него, конечно, ничего не собрано. Пока звонила, пока собирала вещи… Скорая ехала полтора часа. Приехала опять незнакомая бригада. Молодой парень, с этой болезнью не встречался. Стала ему объяснять, что нужно делать. Он мне: «Вы врач или я?» Я не врач, но я это уже десять раз прошла. Он вызвал другую бригаду. Женщина сказала ровно тоже, что ему говорила я. Приехали в больницу. Ночь. Следить за ним некому. Я говорю, что его надо в реанимацию, потому что шея опухла, и процесс идет ниже. Мне говорят, что ничего страшного. Пусть пока полежит. Если начнет задыхаться, то зовите. «А кто будет звать?» — «До утра — вы, если так беспокоитесь. Больше некому. Устраивайтесь рядышком, если хотите». Конечно, пришлось звать. Уже под утро. Накололи, вроде отлегло. Он уснул. Я до утра подождала, потом пошла домой спать. Вечером принесла ему поесть. Он мне опять не понравился. И опять за ним некому смотреть. Осталась в больнице еще на ночь. А ведь можно было сходить самому в субботу, ногами, попросить, чтобы покололи. Если один боится идти, я бы с ним сходила. Так что, Дима, кататься, отдыхать — это не для нас. Его катания — это в деревню и обратно, свекровь возить и домик строить. А мой удел — сидеть дома и ковыряться на даче. Как в анекдоте. «Вы как будете отдыхать? — На даче буду отдыхать. Буду копать, сажать, поливать. А если на мужа обижусь, то уеду домой и буду мыть, стирать, убирать».