Струхнувший Игнат целый день протолкался по коридорам главного здания на Ленинских горах, ожидая вместе с еще более недовольными двоечниками апелляции, пока не дождался к вечеру, чтобы с ним, наконец, поговорили, указали на пять стилистических ошибок и две запятые, которые ему посчитали за одну, чтобы не ставить двойку, — и отпустили ни с чем.
«Но вот раскрытие темы и вывод в конце — это хорошо?» — «Это отметили в рецензии. Один из преподавателей ставит тебе неудовлетворительно за ошибки, зато второй как раз отмечает стройность изложения и твой вывод, добавляя балл. Если не согласен, давай отдадим работу на переоценку, но как бы нам не попасть на первое мнение!»
Одна Галина Васильевна его поняла, обругав проявившуюся страсть словесников к стилистическим ошибкам. Им бы надо учителей сначала научить видеть такие ошибки, чтобы учителя смогли научить тому же своих учеников. Все это неправильные происки заносчивого филфака, желающего оценивать абитуриентов по одинаковым критериям. Она каждый год требует не замешивать физиков с лириками и в этом году обязательно еще раз поднимет этот вопрос и на педагогическом совете, и на совещании по итогам приема в университет…
Дагестанец уехал, настроение Игната испортилось, но в день экзамена по физике парня будто выпрямили. Он поплыл вслед зовущей его удаче, как в летней школе, и все у него получилось. Ему достался билет, который Игнат хорошо знал, задачи, подобные которым он много раз решал, и абитуриенты, на фоне которых он выделялся, так что принимавший экзамен аспирант оперативно нарисовал ему отличную оценку.
Вечером воодушевленный Игнат разговаривал с одноклассником Лебедевым, расстроенным четверкой по физике. Лебедев был упертый и резкий парень, на год старше Игната, ширококостный и внешне похожий больше на крепкого мужика, чем на юношу. Крепость его фигуры притягивала Игната ожидаемой надежностью и основательностью характера. Лебедев один из их десятого «е» поступал на физфак, поэтому вечерами заходил обычно расслабиться к бывшим одноклассникам и будущим мехматовцам. Компанейски они готовили картошку — частью недожаренную, а частью сгоревшую, потому что накладывали ее с горкой на сковородку и мешали кое-как, потом долго пили чай и болтали о пустяках.
Соответственно возрасту и наваливавшейся после ужина сытости, разговоры ребят часто сходили на скабрезности. Лебедев отличился, когда некоторые решили похвалиться, что уже знали женское тело, и озвучить доказывающие это подробности. Он сказал в свою очередь, что во втором классе переспал с девочкой — какой-то дальней своей родственницей и ровесницей, приехавшей с родителями к ним в гости и уложенной выпившими взрослыми к нему в кровать. Рассказал так красочно, что некоторых этот рассказ задел за живое. Мол, не может этого быть, не поднимется ничего в этом возрасте, а если поднимется, то ничего не сумеешь. И получилось, что Лебедев словно против всех, а над ним посмеиваются. Он так и спросил: «Думаете, вру?» Спросил, глядя в глаза сразу всем и с такой неожиданной обидой, что Игнат подумал — не врет.