— Да не, ты не понял, — я бросил растаявший пакет на стол и зажмурился, — У меня всего две двести, больше нет. Из них полторы надо отдать твоему родственнику…
— Тогда я никуда не пойду, — упёрся Димарик, — Хотя нет, наоборот, пойду. К мужику вон пойду, всё ему расскажу. Я вам в подельники не нанимался!
— Ладно, отдай этому жмоту тыщу триста, пусть валит. Попросим брата, чтоб по пути с карточки снял. Надеюсь, карточку не отслеживают.
Я достал кошелёк:
— Либо тыща двести, либо две. Две я тебе не отдам, так что держи тыщу двести.
Димарик посомневался, но в итоге взял деньги и поковылял в прихожую.
Осталось семьсот рублей.
— Неправильно вы живёте, парни. Я вот честный человек и прятаться мне не от кого, — сказал он, натягивая на ноги ботинки.
— Ты поучи нас ещё, наркоман. Молчи лучше, вдруг услышат, — Андрюха подошёл к двери и посмотрел в глазок — Он там ещё?
Я отогнул краешек занавески и осмотрел двор. Мужик сидел на лавке, засунув руки в карманы.
— На месте, — я подкрался на цыпочках к двери.
Андрюха посмотрел на Димарика.
— Готов?
— Всегда готов! — громко выпалил Димарик.
Мы дружно зашикали на него.
— Ну, на раз-два-три. Раз… два… Пшёл!
Димарик нырнул в подъезд. Мы тут же захлопнули дверь и закрыли её на нижний замок.
— Так-с, полдела сделано. Надо бы кофе выпить, — Андрюха направился на кухню, — Я ж ночью не ложился, думал, днем высплюсь. Будешь?
Я угукнул. Андрюха включил чайник и сел за стол, покрытый ядовитой клеёнкой.
— Ну вот почему у нас всё так жестоко, а? Нет бы как в Европе — цивильно, с ордером. Я бы сиганул с балкона и ищи меня. Свищи…
— А как нас вывезет твой брат?
— Как? Ну… Можно сказать, что на скорой. Тебе понравится.
Андрюха поднялся с места, достал кружки и полез в холодильник. Его кухня выглядела старой, но уютной. Вспыхивая голубыми искрами, в углу шумела газовая колонка, кряхтел старый чайник, туповатый нож стучал о деревянную доску, отрезая неровные куски розовой колбасы. Сидеть бы так и сидеть: подливать в кружку кипяток, собирать из хлеба, колбасы и российского сыра непритязательные бутерброды, раз в полчаса открывать советскую фарфоровую сахарницу и кидать маленькой ложечкой в кружку песок, но размешивать другой — чтобы потом, после ухода, не оставить внутри сахарницы слипшихся комочков…
В дверь громко постучали.
— Бляха, просил же позвонить сначала, — Андрюха положил нож на стол и пошёл к двери.
Грязно-белый пластмассовый чайник взревел и вырубился.
— Ой. Ой-ё-ёй! Мамочки… — донеслось из коридора.
Я поднялся и вышел к Андрюхе. Друг побледнел, его руки немного дрожали.