Он действительно успел многое за те годы, которые я провела в жалости к себе и попытках унять тоску по нему, и на каждую ситуацию, на каждого заметного человека имел свое мнение (а иногда и планы, хотя о последних он никогда не распространялся). Да, графа, при всей его жестокости и жажде власти, никак нельзя было назвать обделенным умом.
А Иероним, скрипя зубы, поддерживал с ним беседу.
Ненависть моего рыцаря к графу было видно невооруженным взглядом, но графа это ничуть не беспокоило — казалось, если бы Иероним даже затыкал уши, граф бы, не меняя тона, оторвал бы ему руки и продолжил бы свои рассуждения о слишком зарвавшемся папстве и том, в какое место он бы упек всех «святош».
Однако через некоторое время граф сменил темы своих, ставших уже привычными, бесед.
— А скажи мне, малыш Фарго, что ты думаешь о нашей графине? — лениво спросил граф, помешивая вино в бокале.
Вопрос совершенно не вписывался в общую беседу, впрочем граф вел себя как хотел и никто не смел бы ему перечить.
Иероним посмотрел на меня, и дождавшись когда я кивну, неуверенно ответил:
— Ольга прекрасная женщина, я рад, что встретил ее.
И он замолчал, хотя на лице его читалось продолжение «и как же жаль, что она встретила вас».
— Рад, значит? И тебя совершенно не смущает то, что она жила с тобой, будучи замужем за мной? Разве ведут себя так добропорядочные леди? — усмехаясь продолжил граф.
Иероним подскочил, но я покачала головой и он сел обратно.
— Ольга одна из самых порядочных женщин, которых я знаю, — сквозь зубы ответил он.
— Ладно, малыш Фарго, можешь успокоиться. Это был всего лишь вопрос, ведь так? — с улыбкой ответил граф. — И вот тебе еще один. Что ты думаешь о людях, став тем, кто вынужден питаться ими? Перестав быть человеком.
— Люди… — Иероним растерялся от очередного поворота беседы. — Люди это люди. Я ничего о них не думаю.
— Правильный подход, — снисходительно похвалил его граф. — Зачем забивать голову тем, кто через некоторое время станет лишь мясом на твоих клыках?
— Я совсем не это имел ввиду… — тут же стал оправдываться Иероним.
— Неважно, что ты имел ввиду, но ты подметил очень точно. Люди — это люди. Они считают себя последними. Самыми умными. Самыми знающими. Каждый из них думает, будто способен на что-то великое и даже не желает представить, что после него придет следующий, такой же самонадеянный, а потом еще и еще. И от того первого, столь умного и смелого, останется лишь горстка пепла и могильная плита. Мы же будем жить вечно. Мы будем наблюдать, как великие правители умирают, а их труды разлетаются на куски. Как народы проливают кровь за лживые ценности, которые им придумали, и как растут, а после разрушаются их замки и города. Мы будем смотреть, как меняются поколения и одни напыщенные дураки приходят вслед за другими. Смотреть, как каждый из них считает себя особенным, не понимая, что он лишь один из невообразимого количества одинаковых. Тот, кто все равно уйдет так быстро, что мы не успеем запомнить его имя. Тот, чья жизнь не дольше короткого вздоха в пределах нашей бесконечно длинной вечности. Люди — это люди и о них не стоит думать. Особенно нам.