— Твой бывший, Тесс, этого ублюдка надо было взять. Этот ублюдок очень опасен.
Мое тело застыло, и, глядя ему в глаза, я дрожащим голосом произнесла:
— Я в курсе, Брок. Я в курсе.
И с восторженным вниманием смотрела, как его глаза моментально расплавились в ртуть. Он убрал руки со столешницы и положил ладони на основание моей шеи, зарывшись пальцами в волосы. Потом наклонился, так что его лицо оказалось в паре сантиметров от моего и прошептал прерывистое, мучительное:
— Детка.
И одно это слово пронзило меня, словно зазубренный нож.
О боже.
Он знает.
Конечно, он знает.
Конечно.
Конечно, конечно, конечно.
Та штука у меня в животе развернулась, раздуваясь, заползая в горло, и на этот раз ее наполнял не парализующий яд страха или отчаяния. Это было кое-что другое.
Паника.
Я попыталась вырваться, но Брок держал крепко. По-прежнему держа одну руку на моей шее, он обнял меня другой рукой, сдвинул вдоль столешницы и зажал в углу.
Оказавшись без путей к отступлению, я напряглась, уперлась ладонями ему в грудь и, не отрывая глаз от его горла, прошептала:
— Отпусти меня и убирайся.
— Никто не знает, что с тобой случилось, да? — мягко спросил он.
— Отпусти меня и убирайся.
— Ты не рассказала никому из своих подруг.
Пристально глядя на его горло, я потребовала:
— Брок, отпусти меня и убирайся.
— Загнала это дерьмо поглубже, — пробормотал он.
Я посмотрела ему в глаза и проскрипела:
— Отпусти меня и убирайся.
Он крепче сжал руку у меня за спиной, а большим пальцем другой руки погладил мою скулу.
— Я был первым, кого ты подпустила к себе, да, детка?
О боже.
— Отпусти меня и убирайся, — проскулила я.
— Тесс, — прошептал он.
Я молчала.
— Тебе нужно выпустить это дерьмо, — посоветовал он, и я перевела взгляд на его ухо. — Смотри на меня, — приказал он, и я перевела взгляд обратно, но продолжала молчать.
Он смотрел мне в глаза.
— Я пытался сдерживаться, Тесс, — тихо сказал он. — Хотел подождать, когда дерьмо с Хеллером закончится, с тебя снимут подозрения и мы сможем двигаться дальше. Но твои чертовы очки и это до чертиков милое выражение лица каждый раз, когда я тебя целовал, как будто ты только что пережила чудо, блин. — Рука, державшая мою голову, напряглась. — Блин, детка, ты меня доконала, и я не смог удержаться. — Он провел большим пальцем по моей скуле, его взгляд из ласкового стал обжигающим, а голос глубоким, когда он произнес, словно разговаривая сам с собой: — Это выражение лица становится в сто раз круче, когда ты кончаешь.
— Пожалуйста, отпусти меня и убирайся, — прошептала я.
Он покачал головой.