Такой огромной палубы Альберехт не видел никогда в жизни. Она состояла из надраенных добела досок. Швы между досками были параллельны и где-то у горизонта сходились в одной точке. Но особенно его удивило то, что на корабле не было никаких надстроек: ни капитанского мостика, ни кают, здесь не было ни мачт, ни труб, ни шлюпбалок, ни шлюпок. Ничего, кроме дощатого пола невообразимого размера, в форме корабля. Откуда же тогда появилась эта маленькая девочка? Она шла по палубе, плача, закрыв лицо руками, а между пальчиками сочилась кровь, оставлявшая след на белых досках. Альберехт не сомневался, что это та самая девочка, хотя лицо ее было закрыто и он видел только руки, а над ними увядший розовый бантик. Он точно не ошибался.
– Деточка! – воскликнул он. – Я это сделал нечаянно, это был несчастный случай, но ведь ничего страшного не случилось, ты не умерла.
Он сел на корточки и расставил руки, чтобы ее поймать, потому что она шла прямо на него. Откуда она взялась? И вдруг он понял, что это за корабль. Это авиаматка, и палуба оттого пустая, что иначе на ней не поместятся гидросамолеты. А все, что должно быть на таком корабле, находится под палубой и поднимается наверх через бесшовные люки.[29]
Именно так здесь вдруг появилась и Сиси. Прежде чем девочка подошла к нему достаточно близко, чтобы он ее обнял, Сиси притянула ее к себе и обхватила обеими руками. Сиси заговорила не на ломаном голландском, который так и не смогла выучить, а на чистом немецком. Она сказала:
– Ich bin die Mutter.[30]
Головка у девочки упала набок, и она умерла.
– Deine Tochter, – разрыдалась Сиси, – deine kleine Tochter.[31]
Альберехт что-то закричал и проснулся от собственного крика, но проснувшись, не смог вспомнить, что он кричал и почему, и снова погрузился в глубокий сон, потому что до этого не спал 48 часов. Размышляя, я сидел у изголовья и оберегал его сон. И когда он через много часов проснулся, было уже утро, и я внушил ему спокойные, безмятежные мысли. Он побрился с теплой водой и заварил чай.
С улицы не доносилось никаких тревожных звуков. Нападение немцев отражено, еще ничего не потеряно, несчастный случай не обнаружен. Бёмер, который мог увидеть письмо, его не увидел. Опрометчивые попытки убежать из страны, которые могли бы стать для него роковыми, не увенчались успехом.
При всей моей скромности я мог сказать себе, что выполнил свою задачу должным образом. Он не пил. Не поддался черту. И не впал в уныние.
Светило солнце. Может быть, война закончится благополучно, думал он, выходя из дома, может быть, Германия прямо сегодня и рухнет. Гитлеровская армия, армия этого хвастуна – это, возможно, всего лишь блеф. Я успею придумать, что мне делать…