Невинных души смерть переживают,
И снова открываются их раны.
[4]– Это Лениста, не так ли? – спросил отец Хойт. – Я изучал ее творчество в семинарии.
– Почти, – ответил Силен, открывая глаза и наливая еще вина. – Это Йейтс. Старый хер жил за пятьсот лет до того, как Лениста в первый раз потянула свою мамашу за железную сиську.
– Послушайте, – сказала Ламия, – ну расскажем мы друг другу свои истории, и что? Встретившись со Шрайком, мы просто сообщим ему свои желания. Одно он выполнит, остальные паломники умрут. Правильно?
– Так гласит легенда, – подтвердил Вайнтрауб.
– Шрайк не легенда, – отозвался Кассад. – И стальное дерево – тоже.
– Тогда что толку надоедать друг другу историями? – спросила Ламия Брон, отправляя в рот последнее шоколадное пирожное.
Вайнтрауб тихонько погладил по голове спящую дочку.
– Мы живем в странные времена, – задумчиво произнес он. – Поскольку мы входим в ту ничтожную долю процента граждан Гегемонии, которые предпочитают путешествовать не по Сети, а в открытом космосе, от звезды к звезде, мы представляем самые разные эпохи нашего недавнего прошлого. Мне, например, шестьдесят восемь стандартных лет, но из-за сдвигов во времени, вызванных моими путешествиями, я мог бы растянуть эти трижды двадцать и восемь лет на целый век истории Гегемонии, если не больше.
– И что? – спросила Ламия.
Вайнтрауб взмахнул рукой, адресуя свои слова всем сидящим за столом:
– Каждого из нас можно уподобить и острову в океане времени, и самому этому бескрайнему океану. Или, говоря не столь высокопарно, каждый из нас, возможно, держит в руках недостающий кусочек головоломки, которую еще никому не удавалось сложить с тех пор, как человек высадился на Гиперионе. – Вайнтрауб почесал нос и продолжил: – Это тайна, а разгадывать тайны, откровенно говоря, я люблю больше всего на свете и готов посвятить этому, быть может, последнюю неделю своей жизни. Если кого-нибудь из нас вдруг осенит – прекрасно. А если нет – что ж, будем решать задачу и получать удовольствие от самого процесса.
– Согласен, – сказал Хет Мастин без тени волнения в голосе. – Раньше мне это не приходило в голову, но теперь я вижу всю мудрость вашего решения: нам необходимо рассказать свои истории, прежде чем мы встретимся со Шрайком.
– А если кто-нибудь солжет? – быстро спросила Ламия Брон.
– Ну и что? – ухмыльнулся Мартин Силен. – В этом-то и вся прелесть.
– Давайте проголосуем, – предложил Консул, вспомнив предупреждение Мейны Гладстон. Нельзя ли вычислить агента Бродяг, сопоставив истории? Консул тут же улыбнулся своим мыслям – агент не настолько глуп.