случилось с вами на фронте. Знаю, апатия к происходящему является часто встречающимся симптомом при депрессии…
– Керр, «Введение в психологию», – угадал я цитату. – Спасибо, я читал.
– Но вы заходите слишком далеко!
Повисшая между нами тишина показалась мне оглушительной – и это при том, что кабак гудел как пчелиный улей.
– Я потерял профессию и будущее, – ядовито заметил я. – Простите, если кажусь вам недостаточно счастливым.
– Нельзя потерять будущее до тех пор, пока вы живы, – уверенно заявил Эйзенхарт.
И я не смог удержаться от выпада, хотя это было низко.
– Вы, конечно, специалист в этом вопросе. Напомните, в каком полку вы служили?
– Ни в каком, – Виктор обезоруживающе улыбнулся. – Был признан непригодным к службе по причине отсутствия души и сопровождающей это состояние опасности для окружающих. Нелепейшая формулировка, правда?
Мне следовало додуматься. Догадаться, что от службы Виктора освободило не заступничество его отца. Вспомнить, какие ущемления в правах приходилось терпеть родившимся без души.
– Я не служил, но видел многих вернувшихся с войны, – продолжил тем временем он. – И вижу вас. Ваше состояние меня беспокоит.
– Не стоит, – сухо ответил я.
– Вы так считаете? Что вы делаете со своей жизнью? Приезжаете сюда. Устраиваетесь на кафедру танатологии. Вы зарываете свой талант! И не надо говорить, что вы больше не можете работать, я наблюдаю за вами полгода! Да, не хирургом, но не танатологом же! Зачем? Я знаю, вы привыкли справляться со всем сами, но поймите: у вас есть семья. Родственники, которые переживают о вас…
– Чье присутствие в моей жизни ограничивалось до последнего времени письмами раз в шесть месяцев, – перебил я его.
– А вы бы позволили что-то большее? – парировал Эйзенхарт. – Вы с самого начала делали все, чтобы оградить нас от участия в вашей жизни.
– И собираюсь поступать так и впредь. До свидания, Виктор, – я встал из-за стола. – Буду счастлив получить от вас открытку в Канун года.
Я не успел сделать и шага к выходу, как был остановлен. Одной фразой.
– Я знаю, почему вы все еще живы.
Я сел обратно. Мои пальцы сжались на стакане с виски – так крепко, что удивительно, как он не разбился.
Этого в досье не было.
– Очевидно, благодаря работе хирургов.
– Нет. Не только.
Не только.
Армейские госпитали были укомплектованы штатными психологами в январе девяносто восьмого. Будь я ранен месяцем раньше, мне бы повезло. Но…
Первым, кого я увидел после ранения, проведя больше недели в опиумном дурмане, был Зельман Телли, армейский психолог. А также анестезиолог. В периоды, когда в госпитале была нехватка лекарств, – еще и целитель. Один из лучших: у него нельзя было не вылечиться. Его дар убеждения связывал по рукам и ногам. Заставлял больных встать с койки. Тех, кто хотел умереть, – жить.