Последние слова она воскликнула, весело засмеялась и потянулась ко мне за поцелуем. И ты можешь себе представить, каким дураком я был: мне казалось, что я для нее и есть то, что она искала в этой звезде. Я — самовлюбленный глупец, думал, что эти аллегории говорят обо мне. Может и так, но для того, чтобы я имел право привязать эти аллегории к себе, я должен был соответствовать этим словам. Ахахаха! Черт возьми! Сейчас… меня душит истерический смех… уух, ладно. Можешь себе представить?
Это — очень больно… понимать, что речь шла не обо мне, потому что я не смог стать для нее тем, о чем она говорила. Тем, чем стала для меня она. А она… она верила… как в ту звезду.
— Знаешь, Алекс, о чем я всегда мечтала? — вновь шепотом продолжила она, вернувшись в прежнее положение. — Знаешь, чего мне всегда не хватало, и что всегда меня влекло?
— Что, милая?
— Я мечтаю о чувстве покоя… чтобы в душе у меня было тихо, чтобы все улеглось, чтобы я просто могла… раствориться в этом чувстве покоя.
Понимаешь, не так ли?
— Ты о чем? — я насторожился, почувствовав что-то зловещее в этих словах, но она развеяла все мои страхи… как всегда.
— Мне сейчас очень хорошо… мне спокойно.
Стоит ли говорить, что я испытал в тот момент? Думаю, нет…
Прости, я опять рыдал…
А как-то… как-то мы лежали в моей постели… пили вино прямо из бутылки, были слегка пьяны, комнату освещал только монитор включенного ноутбука, нам тихо играл Игги Поп. Ее голова лежала на моей груди, я чувствовал уравновешенное и спокойное биение ее беспокойного сердца и играл ее волосами. Для меня это был тот момент, когда все… больше ничего не нужно. Именно тот момент, когда «просто быть рядом», и больше ничего. Целый мир для меня не значил ровным счетом ничего, весь мой мир в тот момент находился в пределах моей спальни, в той съемной квартирке. Это было счастье, в его чистейшем и первозданном виде.
Я ведь никогда не был романтиком, всегда рос довольно черствым человеком. Даже Линда слышала от меня ласковые слова раз в полгода. Я даже романтической комедии не одной не посмотрел за всю жизнь. А тут… Мари пробуждала во мне все эти чувства, они просто, сами собой исходили из меня. Мне подсознательно хотелось говорить ей комплименты, быть ласковым… я целовал ее по сто раз в день, по сто раз в день говорил, что она самая красивая на всей планете, постоянно говорил, что люблю ее.
Она улыбалась своей уставшей улыбкой, ямочки на щеках углублялись и отвечала: «Я тебя тоже».
И в тот момент я хотел сказать ей, что люблю.
— Мари… — прошептал я.
— Тссс, не надо, — еще тише прошептала она. — Не нужно ничего говорить, не сейчас.