— Как книжки! — неожиданно сказал Бонифаций, тыкая зонтом в оконный проём, где виднелся кусок мусорки у березки. — Раньше были популярны. Если долго смотреть в одинаковые узоры, увидишь картинку.
— Стереокартинки, — подсказала Люся. У неё тоже были такие, но к чему он это сказал, она не поняла. Из-за этого она немного почувствовала себя глупой, а ей это не нравилось. А из-за остатков спиртного в организме не понравилось ещё сильнее, так что она повернула на выход — ну или туда, где, по её представлениям, он был.
Там играла гармонь. Люся похлопала ресницами.
— Пляшут! — настиг её Бонифаций и поправил шляпу так, что она слегка съехала на одно ухо.
Действительно, плясали. В самом неподходящем для этого месте, на зарастающем травой пустыре перед заброшенным зданием, со стены которого таращился Ленин в костюме киборга и с джедайским мечом наперевес. Плясали бабушки, их внуки и внучки и пара бодрых дедушек; конец пустыря отвоевали подростки на скейтбордах. Солнце кралось, кралось и, наконец, стало забираться за ветки деревьев, отчего вся сцена перед люсиными глазами окрасилась в ярко-оранжевые тона. Гармошка смолкла, бабки, уморившись, разошлись; и тут стоявший сбоку паренёк, похожий на старательного студента-первокурсника, вытащил саксофон и заиграл, медленно и красиво, словно выступал на сцене в каком-нибудь ресторане во фраке и галстуке, а перед ним под медовым светом люстр в объятиях кавалеров изысканно покачивались дамы, поблескивая в такт украшениями.
Эта картина так заворожила Люсю, что ей стало обидно возвращаться к реальности: танцевали толстые тётечки в цветастых блузах, редкие лысеюще-плешивенькие дядечки пропитого вида, танцевали дети, подпрыгивая бодрыми козликами, бабушки, покачиваясь в объятиях друг друга, а в ещё одних объятиях перетоптывался с ноги на ногу дед в видавшем виды пиджаке. На всё это падали полосы оранжевого света, пока деревья не начинали шевелиться, шелестеть, и тогда полосы начинали виновато путаться под ногами и лезть в чужие причёски. Пахло весной и немного лаком для волос — это рядом с Люсей остановилась отдышаться дамочка лет пятидесяти с причёской из модного лет тридцать назад журнала «Работница».
— Хорошо! — с чувством сказала она, когда саксофон замолк, и захлопала. Люсе были видны пятна пота у неё под мышками и поехавшая петля на чулке. Чулки к тому же были чёрными и надеты под босоножки; но не успела Люся проникнуться собственным превосходством в области стиля, как дамочка деловито потопала в центр и, выхватив плюгавенького мужичка с козлиной бородкой, стала покачиваться из стороны в сторону. Снова плавно, тягуче заиграл саксофон.