— Ерунда какая-то, — пробурчала под нос себе Люся. Бонифаций глянул на неё из-под шляпы:
— Да?
— Да, — отрезала Люся. — Где «Бухгалтер, милый мой бухгалтер»? «Три кусо-че-ка колбаски»? Откуда тут саксофон?
Бонифаций на это лишь хмыкнул. Лицо у него было довольное.
— Знаете, я, наверное, пойду, — сказала Люся. — И времени много.
— Как скажете, — согласился Бонифаций и повёл её к остановке. Солнце поблескивало на его кудрях, пока он раскланивался со всеми по пути через пустырь. Люся хмуро обогнула дамочку с причёской и стрелкой на чулки; в спину неслись бархатные, завораживающие звуки.
На остановке Бонифаций джентельменски предлагал её проводить, Люся вежливо отказывалась; наконец приехал вздрагивающий и пропахший бензином автобус и Люся забралась в него. Кондуктор отсчитывала ей сдачу и отрывала билет от связки на поясе, а Бонифаций уходил обратно, где всё никак не начинала играть гармошка. Тоска невнятного происхождения окутала Люсю и никак не желала исчезать, хотелось не то найти снова «Трубу» и напиться, не то задружиться с китайцами и снимать «арт-объекты», не то выскочить, вернуться…
Но где она, а где причёски времён «Работницы», вздохнула Люся про себя, вышла на почти что правильной остановке, доползла до гостиницы, собралась и бодрым шагом потащилась на вокзал. В поезде ближайшие соседи её не объявились — отлично, до следующей остановки есть целый час, чтобы закончить статью о славном городе Краснопуповске.
За следующий час она не написала ни слова.
Ночью снова лежала без сна, за окном пролетали деревья, дома, переезды, фонари и станции; в голове часам к четырём начал возникать текст, сам, из ниоткуда: «Есть на свете такие города, как книжки…». Она достала телефон, стала лихорадочно записывать, пытаясь не промахнуться пальцем в темноте, не упустить ни одного слова. Когда записала, поезд остановился на станции, и она отодвинула кусок занавески, уткнулась взглядом в совершенно пустой пейзаж из темноты, платформы, жёлтого света фонарей и темноты за ней.
Это будет мой текст, подумалось словно где-то извне. Как будто голова Люси была всего лишь приёмником, к которому пробился инопланетный сигнал. Это будет мой текст, и я никому его не отдам, разве что когда-нибудь приеду и прочитаю Бонифацию, хотя даже не знаю, где он и как его зовут. В нём, в этом тексте я буду танцевать под саксофон на пустыре; буду фотографировать лужи, смотреть на волосы Бонифация, учить китайский, сидя на дымоходе и рисовать музыку на свободном куске стены с размашистой подписью Pokryschkina в углу.