И тут Емеля завыл.
— А на утро — беда-то какая…. Слышь, Серко, детишки сестрины… мёртвые все. Лежат на лавках, а лица чёрные. Как же так? Сеструха мне наказывала беречь их. А я что? Сам хворью принесённой в могилу свёл. Тока тогда я припомнил слова старухи убиенной. Проклинала она меня. Слышь, Серко? Проклинала! И сон мой давешний. Единожды один ты будешь — ведьма во сне кричала. Прокляла меня старая, как есть, прокляла. И я сам сгубил детишек! Слышь? Я!
— Да уймись ты. Совсем умом тронулся. Не наговаривай на себя. Навыдумывал. А, ежели, и так, то твой грех — это старуха удавленная, а остальных ты и пальцем не касался.
Емельян растёр слёзы по щекам.
— Не конец это ешо. Слухайдале. Люди в хату набежали. Бабы завыли. И жена соседа Егория бледная пришаталась. Помер, говорит, супруг и тоже — в рёв. Переполошилась деревня. Самые догадливые на меня стали указывать, мол, я с собой гибель принёс. А я только молчу, да руки в обмотки прячу. Ноги трясутся, хоть наземь садись.
Сообща решили меня пока не трогать, а покойниками заняться. Всю ночь бабы причитали, к утру только стихли. Слишком уж тихо стало… я на негнущихся ногах иду, а они вповалку лежат. Как оплакивали детишек, так и попомерли все.
Я кинулся по деревне, по ставням стучу. Тока никто не вышел. Слышь, Серко? Вся деревня, как один, за ночь вымерла. Все приходили над детями погоревать. Все со мной говорили. Вот оно — ведьмино проклятье. Один я должен быть. Все кто со мной заговорит — помирает. Я же и чую вину-то за собой, и грех тяжкий на мне висит. Так почто других казнить-наказывать? Ой, беды я натворил!
— А что ж ты ко мне пришёл? В ответ за то, что я тебя разбойничать послал? — В глазах Серко искрились бесенята. — Думаешь, я в твоих грехах повинен?
— Что ты, Серко. Как можно. Мой грех, только мой. А пойти мне боле некуда. Ты жизнью битый. Тебя, говорят, и смерть стороной обходит, и нечисть побаивается. Ты ж с любой хворью совладаешь.
Серко ухмыльнулся.
— То — правда. Ни я, ни батя, ни дед мой, ни разу не хворали. А про цыганку, что сказать? Говорят, когда ведьма проклянёт — то беда. А ежели, над умирающим чёрные слова молвит, то ещё хужей. Вроде как с того свету ей помогать начинают. А вот в предсмертное слово ведьмы вся её душа ворожья вплетается. Страшную силу то проклятие имеет. Но я от проклятий сбережён, да и не верю я в них. Гляди, от бабки какую заразу подхватил и разнёс по встречным-поперечным. Почитай за то с табора и турнули её. Ну-кась, руки покажи.
Емельян закатал рукава. Чернота расползлась уже чуть выше локтей.