— Во, вишь? Как там говорил? Как до рожи доберётся — так помрёшь.
— Да я и рад уж, Серко. Невмоготу жить с такой ношей. Что ж за силу такую лютую мне бабка дала? Ярая сила, губительная. Тяжко, хоть в омут головой. Тока грех это.
— Ну, одним грехом больше. От меня-то чего надо?
— Я вот чего удумал. Всё же не хворь это. Не убедишь в обратном. Наказала меня старая одиночеством. Тока не со зла я её удавил. С испугу. Вот и ползёт яд проклятущий по рукам моим. А как там Писании говорится? Согрешила рука — руби её. Вот, я к тебе и пришёл.
— Так ты что ж, дурень, хошь, чтоб я руки тебе обрубил?
Дрогнул Емеля от слов этих, да в пол упёр взгляд и со вздохом сказал.
— Ага, аккурат выше локтя. Черноту пресечь. Сам я никак не смогу. Так ты ж опосля ещё и излечить сможешь. Вон как в том годе Никиту медведь помял и спину в лоскуты нарвал. Ты выходил, да залатал.
Почесал темя под шапкой Серко, всё ещё удивляясь и не веря мужичку горемыке.
— Не, Емеля, ты впрямь умом скис. Это ж надо! Удумал. Раз считаешь себя дюжим грешником — иди в церкву, да отмаливай.
— Так сгублю всех. Не могу я теперь, знаючи, что смерть несу, в город идти. Помоги, Серко. Христом Богом прошу, помоги. Я ж не за просто так. Гляди.
Емельян достал узелок и развязал. Тускло сверкнули серебром монеты. Куда ярче полыхнули глаза Серко. Дюже любил он деньги.
— Эх, ты ж! Скока у тебя.
— Это ещё не всё, Серко. Я у реки под дубом кривым, молнией палёным, ещё прикопал. Всё бери. Ещё в деревне, в хате моей, вязанка шкур горностаевых. Ежели мало — по другим хатам пошарь. Тока не хоронил я людей-то. Не смог я. Опять от своего клятья бежал. Так и лежат там почерневшие. Ты детишек-то схорони. А то не по-людски как-то.
Не торопился Серко. Думал, да за бороду себя дёргал. А потом подбросил в руке узелок с деньгой, хмыкнул, да сунул его себе за пазуху. Любил Серко серебро, да и медью не брезговал.
— Ладно, Емеля, сделаю, как просишь. Срублю руки тебе. Жилы узлами свяжу, да железом калёным прижгу. Жить будешь, тока, что же это за жизнь такая?
— Не отговаривай, не отступлюсь.
— Ну, как знаешь.
Серко запалил костёр поярче, сунул в него нож широкий и достал топорик. При виде его у Емельяна сердце заколотилось, словно медный бубенец. Он заохал, отчаянно крестясь. Серко ухмыльнулся и достал ступку. Нащипал сухих трав с вязанок под потолком и всучил Емеле в руки.
— На, пестиком толочи. С бутыли в порошок доплесни, чтоб кашица вышла. Усердней толочи. Не так шибко больно будет, когда съешь её.
Емельян, трясясь проглотил вяжущую серую кашицу и поплёлся к приготовленной плахе.