— Господи, спаси… Господи, спаси… Господи, спаси…, — без умолку бормотал Емеля.
— Не передумал, великомученик? — Серко потрогал за пазухой заветный узелок.
— Не… давай.
Серко как заправский палач занёс топор.
— Господи, спа….
— Гээх!
И Емеля окунулся в тёмный омут.
Как хотелось жить. Ой, как хотелось жить. Чёрное марево душило, чадило гарью. Боль в руках разгоралась, сыпала искрами и превращала их в огневые крылья.
Емельян открыл глаза. Вокруг рта лазили и щекотали мухи. Он взмахнул рукой и закричал от боли. Не было руки-то. Привстал с трудом Емеля и огляделся. Пыльная хата Серко. Топчан и полы улиты спёкшейся кровью. Скосив взор, поглядел на свои обрубки. Всё вспомнил. И грех свой и кару справедливую. Тоска щемит сердце, а всё же радость какая-то. Из-под окровавленной тряпицы не видать чёрных следов. Кончилась власть ведьмы.
С трудом выбрел Емельян на свет божий. Облизал полопанные губы и припал к бадье с затхлой водой. Вкуснее мёда показалась.
— Серко! — сипло позвал мужичок, оглядевшись, но не отозвался никто.
И то правильно. Сделал дело, исполнил уговор — получи обещанное. Емеля, качаясь, побродил по двору. Ой, нехорошо, да неудобно. А ничего — куры же как-то живут и он попривыкнет. Зато теперь больше на человека схож будет. Ведь не должно человеку одному быть. Как прожить шатуном лесным, зная, что и словом обмолвиться ни с кем нельзя. Бог на то и дал язык людям, чтоб говорили друг с другом. Жалились, да радовались. Ведь, даже любая тварь лесная к ласке тянется. А человеку без неё никак не прожить.
Правильней было бы сдаться тогда, и пусть цыганка удавила бы. Сколько душ невинных уцелело бы. Знать бы судьбинушку наперёд. И за что такая доля-то мученическая? Ой, да что теперь!
Эх, горе-беда! Гори, как сухая лебеда. Пусть всё худое смоет дождями, да развеет ветрами. Соль слёз, пота и крови впитает мать-земля.
Всплакнул Емеля напоследок, да и побрёл в сторону дороги. В город подаваться, к людям. Ведь только ради того, чтобы их видеть, сам себя искалечил Емеля. И невмоготу теперь одному оставаться. А грехи свои он отмолит. Станет у церкви и будет поклоны в пыль отвешивать. Вымаливать у Бога прощения. А люди добрые за него открестятся. Ведь не откажут калеке безрукому.
Щурясь от боли и шатаясь, шёл Емельян по лесу. Радовался он солнцу, дурень беспалый. Возьми он чуть правее, то наткнулся бы на вздутое тело Серко с чёрным лицом. Но, видно, не судьба. И не мог увидеть, как у него самого из-под рваной рубахи, по хребту, под гайтан нательного крестика, расползается чёрное пятно. Уносил с собой в город лютую беду. Печать одиночества. Проклятье слепой ведьмы.