— На двадцать пятое января? — удивился Генри. — То есть на сегодня?
— Он сообщил мне, — продолжил Роджер, — что уедет из «Белла Висты» двенадцатого — за четыре дня до нашего приезда — и вернется двадцать четвертого. Поэтому, как вы догадываетесь, я удивился, застав его здесь по приезде, но Хозер просто сказал, что у него в последний момент изменились планы. Однако велел не волноваться, он, мол, съездит в Рим за моим… грузом и привезет его в какой-то из дней второй недели нашего отдыха. Когда его убили, он как раз направлялся за ним. Так что… я признаю, что вел себя отнюдь не как гипсовый святой, однако вы должны согласиться, что у меня был очень сильный мотив не желать Хозеру смерти.
— А что с вашей историей насчет шантажа?
Стейнз нервно рассмеялся.
— Ах, это… Это ерунда, в самом деле ерунда. Хозер был, как вам, несомненно, известно, мерзким маленьким негодяем, и эту записку он пытался использовать для того, чтобы заставить меня согласиться на меньшую часть прибыли, а также в качестве гарантии, что я его не выдам. Но даже он вынужден был признать, что это фальшивка, когда сравнил ее с моим подлинным почерком.
— Значит, рассказанная вами история о том, как Хозер сжег записку, тоже была ложью?
— Мне стыдно, но это так.
Роджер обезоруживающе улыбнулся и, весьма правдоподобно изобразив искренность, добавил:
— Видите ли, я знал, что вы найдете записку, но был наивен, допустив, что вы не свяжете ее со мной. Как только вы тем вечером в баре упомянули «Нэнси Мод», я понял, что вы сложите два и два, и решил придумать историю, чтобы объяснить, почему я сразу не сообщил о попытке шантажа в полицию. Понимаете, я не хотел, чтобы все остальное вышло наружу.
— Я все очень хорошо понимаю, — сухо отозвался Генри. — Если можно так выразиться, ваша выдумка оказалась немного чересчур наивной и породила множество лазеек. Однако мы до сих пор не дошли до действительно любопытной части всей этой истории. Каро наверняка уже рассказала вам о том, что римская полиция по почерку идентифицировала ее как автора фальшивки.
Роджер вспыхнул, и в его голосе послышалась настоящая воинственность.
— Да, рассказала. И я считаю достойным презрения то, как вы запугивали бедную девочку разговорами об адвокате и судебном преследовании. Вам не хуже моего известно, чего стоят так называемые графологические экспертизы: на каждую, подтверждающую, что это написала она, я могу представить две, которые будут это отрицать. Во всяком случае, записка не является неопровержимым доказательством, и даже самому ничтожному сыщику очевидно, что у девушки не было ни мотива, ни возможности…