— Правее возьмите, господин майор, вон туда, на просеку, — подсказывал комендант.
— По открытому месту идти нельзя. Можно напороться на засаду, — внушал бургомистр.
Они шли окрайкой леса, защищаясь деревьями. И все же уберечься не смогли: когда лес сошел на нет, рассеченный просекой, сквозно полыхнула длинная пулеметная очередь. Залегли. Фельдфебель Вилли ободрал куртку, увидел на плече раззявленную дыру. Впереди него лежал обер–лейтенант Вернер, губы у него мелко дрожали от страха.
Майор Гофман поискал глазами, кого бы послать расправиться с пулеметом. Выбор выпал на Вернера и Вилли. Они ползут неохотно, дышат, как затравленные. Подползают метров на сорок к тому месту, откуда бил пулемет, кидают гранаты. Взрывы и — молчание. Кажется, разделались. Не будет мешать. Подползают и чуть в стороне от взрыва гранат находят лишь… дымящиеся, точно обкуренные по краям, гильзы. Куча медных гильз. А русский с пулеметом исчез…
Двинулись дальше, теперь уже широкозахватистой и разорванной цепью. И вдруг из–за кустов раздался вскрик. Мальчишеский, пронзительно–чистый вскрик:
— Немцы!
Паренек кинулся бежать, но запутался в ползучих жгутах ежевики, упал. И не мог ползти. Занемели от испуга ноги. На него разом навалились комендант и бургомистр.
— Что, гаденыш, попался! — беря его за горло, хрипел бургомистр.
— Взять! — махнул перчаткой комендант. — Я сам его допрошу.
Паренька подняли. Он зверовато озирался. Ни один мускул лица не шевелился. Лишь губы подергивались. Унял и дрожь губ, закусив их. Только ветер сваливал На глаза непослушный вихорок. Глаза не моргали.
Ему связали руки и поволокли.
Солдаты Гофмана от погони дальше уклонились. Вернулись к эшелону. Уже подкатила вызванная из Ковеля ремонтная летучка. Чинила путь.
Пришел местный отряд полицаев и продолжал прочесывать лес. Стрельбу вели неимоверную — скорее для острастки. Никого, кроме взлетающих сорок, не видели. Изредка на пути к Волчьему оврагу слышались хлопки взрывов.
— Партизаны, всех изловил… — приговаривал возглавивший преследование бургомистр. Лицо его пылало. Умаялся так, что гудели ноги. Но… шаг, еще шаг…
К становищу партизан, увиденному наконец на лесном солнцепеке, подбирались крадучись. Перебегали. Останавливались. Вслушивались — молчание. Залегали, ползли. И опять — молчание. Потом рванулись на штурм. Простреливали шалаши, кидали гранаты в землянки. Когда же горячность спала, обескураженные полицаи поняли, что партизаны покинули становище гораздо раньше. Посреди поляны на высоком шесте висел фанерный лист. «Поцелуйте нас в ср…» — было тщательно выписано углем и для наглядности изображено на рисунке.