Катерина вздрогнула. Забываясь, она порой говорила с ним…
И подумала уже про себя: «Кем же ты будешь, ясноглазый? Умница моя. Надо же — сам, без чьей–либо помощи делал приемник. Набрал колесиков, изоляционных лент, пластинок медных, провода, всякой всячины. Чертеж обдумал. И хвалился: «Мам, мой приемник будет брать даже Северный полюс…» Началась война, и все осталось в заброшенной квартире. Скоро отряд заимеет рацию. Обещают прислать. Если неисправность какая, чинить будешь, а я научу отстукивать на морзянке…»
Встала чуть свет. Вышла на тропу, откуда должны появиться партизаны. Ждала. Лес еще дремал. В низинах прядал туман.
Вспыхнул отблеск утренней зари. Будто сговорясь, разом запели птицы. Звон колокольцев, длинная мягкая трель, щелканье, клекот, галдеж, свист, постукивание, фырканье и опять заливистая трель, — чем шире полоска утренней зари, тем ярче голоса и звуки.
Первым, кого встретила Катерина, был Жмычка. Он семенил неразборчиво по валежнику, растрепанный, весь в репьях, но в глазах — плутоватая усмешка.
— Алешу там не видели?
— Нет, уважаемая Катерина, не бачил. С бургомистром так вот говаривал. Чай приглашал пить… Алешку не встревал.
Появились еще два партизана. Винтовки несли на плечах, как дубинки.
— Случаем, не видели моего Алешку?
— Нет.
— Бой вели?
— Еще какой!.. Но мы их умыли кровью.
Протащил, впрягшись в лямки, станковый пулемет Кастусь. Этот даже не отозвался на голос. И не поднял головы, хотя Катерина не раз настойчиво окликала.
Вон и Громыка идет. С ним щеголеватый начштаба Никифоров. Они–то знают.
— Дядя Кондрат…
— Ну чего ты?.. Чего?.. Вернется, — сердито перебил он. — Бабы вечно со слезами.
— Где Алешка? Все от меня скрывают. Как сговорились.
Молчание. Твердое. Неразымное. И страшное.
Медленно подходит Громыка и, не спросясь, берет под локоть. Этого с ним никогда не случалось. Так могут поддерживать только в горе, чтоб, оглушив тяжелой вестью, не дать упасть.
— Уж не знаю, как и случилось… — выдавливает наконец из себя он. — К немцам Алешка попал… К немцам…
Катерина пошатнулась. Закрыла лицо руками.
— Алешенька… Сынок… Ой, что же это?
Она схватилась за волосы и, как слепая, не зная, куда и зачем, бросилась бежать через лес. Ломко хрупали под ногами ветки. Хлестали нижние сучья в лицо. Спотыкалась о выползшие из земли коренья, падала, вставала и опять бежала, не передыхая.
А тут и дорога — пыльная, разбитая, пропахшая горклым запахом бензина. Еще издали Катерина заметила огромную, криво выползающую из–за перелеска, колонну. Пепельно–серые машины, меченные скрещенными костями. Точно обухом топора ударило ее по голове — немцы, проклятые!