– думал я. Когда сентябрь закончился и начался октябрь, я решил оставить здесь письмо в надежде, что однажды оно попадет к тебе, благодаря какому-нибудь необъяснимому стечению обстоятельств, которое имело место быть с твоим посланием.
Мне передали, что ты хочешь извиниться за то, что когда-то ты приняла болезненное для меня решение. Я сказал тебе тогда и повторю сейчас: ты не должна этого делать. Нашу встречу и мою любовь к тебе я с радостью пережил бы еще тысячу раз в других жизнях, выпади мне такой шанс.
Я не держал и не держу на тебя никакого зла.
Тру»
Дочитав письмо, Хоуп с бешено бьющимся сердцем некоторое время смотрела на желтый листок. Дюны и океан точно надвинулись на нее, угрожая обрушиться и похоронить под слоем песка и воды. В письме не говорилось, живет ли еще Тру в своем пансионе и как его найти, если он вернулся в Африку.
– Так ты что, уехал? – крикнула Хоуп. – Только не говори мне, что ты уже уехал!
При этих словах она подняла голову и увидела человека, стоявшего не более чем в десяти футах. Солнце светило ему в спину, лица было не разглядеть, но Хоуп столько раз мысленно рисовала себе этот образ, что мгновенно узнала его. У нее приоткрылся рот, и когда Тру нерешительно шагнул к ней, в уголках его губ Хоуп разглядела улыбку.
– Я не уехал, – заверил он. – Я здесь.
При виде Тру Хоуп будто приросла к скамье. Это невозможно – откуда ему здесь взяться? – она была не в силах справиться с эмоциями. Радостное изумление смешивалось с настоящим шоком, лишившим Хоуп дара речи: ей даже показалось, что, заговорив, она прогонит виденье.
Он здесь! Она смотрит на него и слышит его! При звуках голоса Тру воспоминания о неделе, проведенной с ним, нахлынули с новой силой. Первой мыслью Хоуп было, что Тру мало изменился за четверть века. Он остался стройным, широкие плечи не согнуло бремя прожитых лет. Волосы, несколько поредевшие и ставшие совершенно серебристыми, сохранили небрежный, немного растрепанный вид, который Хоуп обожала. Одет Тру оказался в точности как тогда: аккуратно заправленная рубашка, джинсы и сапоги. Она помнила, что Тру словно не замечал холода, но сегодня на нем была куртка, правда, расстегнутая.
Он по-прежнему стоял на некотором расстоянии, потрясенный не меньше ее, и наконец решился:
– Здравствуй, Хоуп.
При звуках знакомого голоса, произносящего ее имя, сердце Хоуп подпрыгнуло в груди.
– Тру? – выдохнула она.
Он двинулся навстречу.
– Я смотрю, ты нашла письмо, которое я для тебя оставил…
Только тут Хоуп спохватилась, что по-прежнему держит в руке листок.