– Я даже представить не могу, каково узнать такой диагноз, Хоуп.
– Это ужасно, – признала она. – Я пока не знаю, как сказать детям. Они были совсем маленькие, когда умер дедушка, они его не помнят и не знают, каково пришлось тогда всем нам, родственникам… Рано или поздно придется им сказать, и они отреагируют так же, как я в свое время: придут в ужас и будут стараться проводить со мной побольше времени. Но я не хочу, чтобы они откладывали свою жизнь ради меня! Я-то узнала о папиной болезни в тридцать шесть лет, а Рейчел и Джейкоб только начинают жить. Я хочу, чтобы так и продолжалось, но скоро это станет невозможным. Я как-то справилась с болезнью отца только благодаря детям – они были маленькие и не могли без меня обойтись. Но я тебе уже рассказывала, как уходил папа… И каково было смотреть, как он умирает… Поэтому я и положила в прошлом году письмо в ящик – поняла, что…
Хоуп не договорила. Тру коснулся ее руки.
– Ты поняла…
– Поняла, что если начинать совместную жизнь нам с тобой уже поздно, может, я успею хотя бы извиниться перед тобой. Мне это было необходимо. Я же видела, как ты стоял на дороге, но не остановилась, уехала… Мне пришлось с этим жить, что само по себе наказание, но… мне хотелось бы получить твое прощение.
– У тебя оно всегда было, – сказал Тру, обнимая ее другой рукой и баюкая, как маленькую девочку. – За все сокровища мира я не отказался бы от встречи с тобой, проживи я хоть тысячу жизней, даже если бы заранее знал, что нашему знакомству суждено оборваться. Я не затаил на тебя обиды за твой выбор.
– Но я же сделала тебе очень больно!
Он подался ближе и коснулся ее щеки.
– Скорбь и любовь часто идут рука об руку, – сказал Тру. – Я узнал это, потеряв мать и проводив в университет Эндрю. Так уж устроен мир.
Хоуп молчала, обдумывая услышанное, и смотрела на Тру снизу вверх.
– Знаешь, что хуже всего? – сказала она подавленно. – Когда понимаешь, что умираешь?
– Даже не берусь представить.
– Мечты тоже начинают умирать. Когда я узнала свой диагноз, первая мысль была – я не успею стать бабушкой! А мне так хотелось укачивать младенца, учить его рисовать пальчиками за садовым столом, купать… Лишаться вот таких мелочей обиднее всего. Конечно, это ерунда, но я ничего не могу с собой поделать…
Тру некоторое время молчал.
– Лежа в больнице, я тоже испытал что-то похожее, – отозвался он. – Я вдруг очень захотел обойти пешком всю Европу или всерьез заняться рисованием. На меня навалилась страшная депрессия, оттого что это может никогда не произойти. Но настоящий абсурд заключался в том, что едва я пошел на поправку, пеший туризм и рисование перестали меня интересовать. Видимо, для человеческой натуры естественно желать недосягаемого.