Михаил оделся и вышел в зал.
В доме было тихо, и оттого он казался опустевшим. На Репнина напала меланхолия и склонность к романтическому. Он открыл крышку рояля, пробежал по клавишам — чуть робко и тихо, словно опасаясь кого-либо потревожить или разбудить. Но инструмент звучал мягко и сдержанно, у него был редкий клавесинный звук.
И Михаил сел к роялю. Он заиграл старинный русский романс, и слова вдруг полились из него сами собой.
Михаил говорил и говорил, уносясь в мечтах так далеко, как рисовало его воображение.
— Здравствуйте, Анна! Несмотря на ваш запрет, пишу вам! Сегодня я уже написал письмо маме, потом отцу, потом тетушке по поводу ее собачек, губернатору по поводу состояния дорог и городовому с требованием отменить пьяных на улицах… А теперь хочу задать вам глупый и вместе с тем жизненно важный для меня вопрос: когда вы вернетесь в Петербург? Я спрашиваю вас об этом не просто так, я очень хочу увидеть вас… И, честно говоря, даже не подозревал, что можно столь сильно желать кого-либо просто увидеть!
— Дорогой Миша! — раздался рядом серебристый и такой желанный голос. — Я перечитала ваше письмо сто раз и сто раз восхитилась вашим эпистолярным талантом! Прежде всего, передаю привет собачкам тетушки…
— Боже! Это вы! — вскричал Михаил, поспешно и неловко вставая из-за рояля.
В дверях залы он увидел ее — не воображаемую, а настоящую, прелестную, чудную… Михаил бросился к Анне, потом смутился и отступил за рояль. Он испытывал одновременно и чувство неловкости, и безмерную радость от этой неожиданной встречи.
Анна ободряюще улыбнулась ему, прошла в комнату и присела на диван.
— Однако в своем письме вы не сообщили о вашем счастливом избавлении, — участливо сказала она.
— Вы знаете, что с нами случилось? — Михаил на мгновение вернулся из царства грез в реальность недавних событий.
— Князь Долгорукий передал Ивану Ивановичу шкатулку от сына, и он же рассказал об обстоятельствах дела.
Но, — Анна подняла на Михаила глаза, полные удивления и искренней радости, — как вы очутились на свободе?
— Поверьте, я бы хотел ответить вам, вы ждете от меня объяснений…
Но мне совсем не хочется говорить о прошедшем. Я желаю лишь писать вам письма, держать вас за руки, говорить глупости и испытывать одновременно отчаяние и счастье! Я, наверное, болен? — шутливо спросил Михаил.
— Думаю, мне известна эта тяжелая болезнь! Ее не лечит ни один доктор, — с притворной обреченностью посетовала Анна.
— Вы ошибаетесь, лечение и доктор известны. И мой целитель — предо мной!
— Отчего вы так решили? — смутилась Анна.