Когда у Джо появился Лори, я перестала так сильно о ней волноваться, а ведь из всех сестер больше всех беспокойства причиняла именно Джозефин. Она так воодушевлялась, что своим пылом способна была поджечь целый луг; правда, не знаю, смогла ли бы она его при надобности потушить. Присутствие отца ей было просто необходимо; он помог бы направить ее взрывную натуру в созидательное русло. Джо всегда и во всем была бойцом. Она отказывалась женить Барби с Кеном и демонстративно покинула класс, когда ее попросили разрезать лягушку.
Папа умел вернуть ее с небес на землю. Он объяснил ей, что Барби вовсе не обязательно выходить замуж за Кена, достаточно, если они будут просто друзьями. Папа написал в школу записку, и Джо освободили от лабораторной по биологии.
Мне тоже не хватало отца. Мне нравилось, какой становилась Мередит, когда он возвращался домой. Мне как ребенку, воспитанному в военной семье, предстояло привыкнуть к такой жизни, к тому, что солдат год находится дома, а год – в расположении войск. В его отсутствие жизнь как будто бы шла своим чередом, правда, все оказывалось гораздо сложнее. Мередит часами просиживала в папином кресле-качалке, свернувшись калачиком и держа перед глазами фотографию в деревянной рамке пять на семь дюймов. На ней запечатлен наш отец до того, как стал офицером: штабной сержант Фрэнк Спринг в полном военном обмундировании. В руках – большой автомат, улыбка во все тридцать два. На фото он всегда выходил моложе, замечала Мередит. Бывало, я помогала ей дойти до кровати, и мама рассказывала по пути много интересного об отце. Иногда она плакала по ночам, иногда улыбалась и делилась радостными воспоминаниями. Мередит оплакивала свою молодость, и мне было ее жаль.
Я негромко постучала в дверь Лоренсов. Сердце гулко колотилось в груди. Я ненавидела неопределенность, когда не представляешь, что тебя ждет впереди. Мне было спокойнее, когда я знала, куда иду и кто меня встретит. Пребывать в неизвестности – та еще радость: я неизменно терялась в непредвиденных ситуациях. Я досчитала на пальцах до десяти и вновь заглянула в большое окно. Кухня была обставлена в мрачных тонах: вишневое дерево, черный гранит. На стене висели огромные часы с замершими на девятке стрелками. Я вынула из кармана телефон и провела по экрану: пять двадцать.
Я вновь постучала, на этот раз громче, и заглянула через кухонное окно в гостиную. На каминной полке красовались выставленные рядком фотографии. Я не видела, что там изображено, но их было много. Вдруг на кухне мелькнула тень, я вздрогнула от неожиданности и попятилась. Тень приближалась, показались седые волосы.