— Прости, но я уже ничего не понимаю.
— Ну как же? Ты никогда не думала, почему все святые на иконах очень похожи, почти неотличимы друг от друга?
— Не знаю… Мне казалось, так принято рисовать.
— Нет же! Просто чем ближе ты к Богу, тем ближе и ко всем остальным, потому что Он — прообраз, к Его подобию мы стремимся! Люди на иконах в том виде, в котором они вошли в вечность. А в вечности исчезает все второстепенное, остается только суть.
— Но все-таки и у святых есть какие-то личные черты…
— Личные… Конечно! Потому что они сумели освятить своим внутренним светом бренное тело, приобщить его к вечности, одухотворить материю. Да! В этом весь смысл! Не в простом возвращении к истоку, а в преображении всего русла, всей реки! Христос вошел в реку, помнишь? Бог стал человеком, спустился из вечности во время… И поднялся на небеса вместе с телом! И нам нужно как можно больше забрать с собой в вечность, как можно больше обожить! Христос ведь даже в ад спустился! Ад тоже преображен!
— Мне кажется, это уже как-то богохульно звучит.
— А распятый Бог не богохульно? Иудеям — соблазн, эллинам — безумие! Потому что крестом все соединилось — и верх, и низ, и право, и лево! Не всем дано вместить! А ведь так просто! И как я мог раньше не понимать?! «Я» — это всегда между, на перекрестии! «Я» — это крест! Вот что значит «отвергнись себя, и возьми свой крест»! Вот что значит «сораспяться Христу»! Как же легко теперь будет жить! На кресте!
Женя уже не слушала. Она встала с кровати, молча порылась в сумочке, а потом поднесла мне таблетку и стакан воды. Я машинально выпил, даже не спрашивая, что это, и вскоре уснул.
* * *
Мы сидели с Ольгой на ее съемной квартире и слушали записи древних языков. Арамейский, хеттский, финикийский, майянский, кечуанский, санскрит, — мне казалось, что Ольга все их понимает и только делает вид, будто для нее это такая же экзотическая абракадабра, как и для меня.
Вдруг за окном послышалось мяуканье кошки. Она и до этого мяукала, но сейчас мяуканье стало назойливым и даже каким-то гнетущим. Мы выглянули в окно и не сразу увидели в палисаднике странную картину. Кошка лежала на ветке дерева, а у хвоста ее сидела ворона — она совершала клювом, словно кайлом, удар по кошачьей спине, отпрыгивала на пару птичьих шагов и затем повторяла удар в то же место — шерсть кошки уже окрасилась кровью, но несчастное животное оцепенело и не могло пошевелиться, кошка только мяукала и, повернув назад голову, апатично смотрела в глаза своей убийцы.
Надо было как-то отогнать ворону. Я пробовал бросить в нее чем-то, но она не реагировала — видно, вкус крови опьянил птицу, и отступать она уже не собиралась. Тогда мы оделись и вышли во двор. Я попытался залезть на дерево, но оно было слишком неудобным для этого. Ольга предложила раздобыть лестницу в жэковской подсобке. Да, там, точно, была лестница, и там, точно, были люди, которые могли ее дать — после окончания рабочего дня слесари еще долго сидели в своей каморке, шумно распивая водку. Пройти дотуда нужно было всего-то метров сто, но я представил, как посмотрят на меня эти наждачные мужики, когда я расскажу им басню про кошку с вороной, и смутился. Еще какое-то время я покружил под деревом, изображая крайнюю озабоченность, а потом Ольга просто попросила о помощи проходящего мимо мужчину. Тот резво подкатил мусорный контейнер, вскарабкался с него на дерево и прогнал хищную ворону. Кошку тоже пришлось прогонять — без посторонней помощи она так и не смогла оторваться от ветки, зато едва коснувшись земли, метнулась по двору будто ошпаренная. Ворона еще какое-то время пыталась лететь за ней, но быстро отстала. За пару минут случайный прохожий решил проблему, с которой я безуспешно возился уже около получаса.