По лицу Шалвы Семёновича пошли серые пятна, он перевёл дух, положил трубку и только тут увидел, что дверь в кабинет Владимира Николаевича открыта. А сам он стоит и смотрит на него.
Шалва Семёнович не отвёл взгляда, теперь он уже не боялся Толмачёва.
— А не боишься когти пообломать на этом деле? — с улыбкой спросил Толмачёв.
Товарищ Аджания не ответил, просто смотрел на своего бывшего руководителя.
Тогда Владимир Николаевич прошёл в свой кабинет и вернулся со шляпой, надел шляпу, закрыл дверь и спросил:
— А ты мне билет на кисловодский поезд не заказал ещё?
Шалва Семёнович встал и ответил совсем не дружелюбно:
— Некогда мне, давай-ка сам.
Они вышли из общежития, когда рабочий народ только просыпался. Тыжных передал ключи от комнаты заспанному Ваське, и торжественно обещал ему, что когда приедет, то обязательно будут ходить вместе на занятия по политэкономии.
А на улице, когда они с Незабудкой уже шли к автомобилю, из подвального окна, выскочила и пробежала перед ними чёрная кошка.
— Стойте, — сказала Ракель Самуиловна, хватая Свирида за рукав. — Давайте обойдём вон там.
— Товарищ Катя, — с укором и насмешкой глядя на неё говорил оперуполномоченный, — вы ж партийный человек, а в предрассудки верите. Что там у вас в голове?
— Нормально, у меня всё в голове, — настаивала красавица. — Может это и суеверия, а может, и нет. Если нет — то, и волноваться не о чем, а если да — то, и предосторожность не помешает.
— Ну, раз вы такая тревожная, то я первый пройду, — сказал Свирид и пошёл к машине.
— Глупо, — только и успела сказать Ракель Самуиловна, и пошла за ним. И едко спрашивала: — А вы знаете, что-нибудь про ослов?
— Про кого? — не понял Свирид, открывая ей дверь.
— Про осликов, это животные такие. С ушками.
— А, это, на котором Христос въехал в Иерусалим?
— Да, на нём. Так вот, эти животные считаются самыми упрямыми.
— А к чему это вы начали здесь про ослов с утра пораньше? — спросил Тыжных и с подозрением покосился на неё, одновременно заводя мотор.
— А к тому, товарищ Тыжных, что вы упрямством своим переупрямите самое упрямое животное, — с улыбкой сказал Ракель Самуиловна.
— Ага, ну понятно, — произнёс он, выруливая от бордюра. — А знаете, вот была у нас в деревне одна корова однорогая…
— Уже знаю, Падлой звали, она мне скоро как родная будет, просила же не сравнивать эту вашу Падлу со мной ни по каким критериям, — заносчиво и насмешливо говорила Ракель Самуиловна, доставая последнюю папиросу.
— А я, может, и не сравнивал вас с ней, хотя будь вы коровой, были бы ейной родной сестрой и тоже бы по крышам курятников скакали бы.