— Да, одни улетели, — вмешался в разговор Плешков, — а другие в Минск ускакали. Хоть мы все старались.
— Видно, плохо старались, — заключил Дядя Коля.
— Ты Ивана не обижай, — сказал Хатагов, — они мне семерых «языков» за один раз привели.
— Что-о? — привстал на стуле Дядя Коля. — Разыгрываешь.
— Нет, клянусь! — проговорил Хатагов, кладя руку на грудь. — Иван, будь добр, расскажи Дяде Коле, как за сапогами охотились.
Плешков, обрадовавшись случаю снова блеснуть своим мастерством рассказчика, спросил:
— Про фею или про рыбалку?
— Про фею вся округа знает, — махнул рукой Хатагов, — давай про рыбалку.
— Ну, не тяни резину, — обратился к Ивану Дядя Коля. — Давай ври!
— На этот раз сущая правда, — сказал Хатагов, — вся группа его подтверждает. И семеро эсэсовцев сидят в карцере, ждут отправки.
— Врать не умею, а если Дядя Коля не верит, то и говорить не хочу, — притворно обиженным тоном проговорил Плешков.
— Чудак ты, — сказал Дядя Коля, — это я так, для затравки. Говори!
— Идем мы с задания, — начал Плешков, — четверо нас в группе. Пришли в деревню Сосенки, зашли в крайнюю хату, а старуха, что в хате была, шепчет: «Вон там, в хате Мокроусихи, восемь карателей остановились». — «Сколько?» — переспрашиваю. «Восемь и один агромадный такой, что твой дуб. Начальник ихний», — отвечает бабка. Обрадовались мы, я и спрашиваю: «А обуты они во что?» — «Не приметила, — отвечает бабка. — Но верзила ихний, начальник, в сапоги обут, это сама видела». — «Ну что, хлопцы, рискнем?» — спрашиваю своих. Макар, конечно, первый согласился. «А как их взять?» — спрашивает. План у меня такой: «Ты иди, бабка, говорю, и пусти слух, что карателей, нет-нет, «освободителей», встречают по белорусскому обычаю хлебом-солью, жареными карасями, скажи, говорю бабке, что сама видела, как с рыбалки шел рыбак и целую корзину карасей туда отнес. Карасей жарят, водка есть и на стол еду подают самые красивые девушки». Ну, бабка и пошла, а мы в хате сидим, ждем. Макар с автоматом в кустах укрылся. Тоже ждет. Смотрим, эсэсы по одному, тайком от своего командира, к нам в хату и потянулись. Только за порог, а мы — бац, кляп в рот, мешок на голову, руки свяжем, а после и его автомат ему на шею повесим. Не тащить же нам самим. Все шло хорошо, а как верзила ихний вышел, так будто заподозрил неладное, вскочил в седло и поскакал в Минск. Макар только видел, как сапоги его блестели. Обратно наш Хатагыч без сапог остался, потому что эти эсэсы, пойманные, мелкими оказались.
— И ни единой царапины? — поинтересовался Дядя Коля.
— Один синяк был, и то у карателя, — с ухмылкой ответил Плешков.