«Мне труба. Посадят теперь, — думал Михаил Петрович. — В тюрьме пропаду быстро». Он понимал, что у Леонида его опознают Ванины дружки, которые безобразно тогда галдели во дворе. «Печально, что Ваня-то был ни при чем. Оксана сказала, что не он кричал, что обзывался другой. Оксана все знает. Оксана теперь — свидетель. Мать ей, наверно, все уже рассказала, и Оксана теперь разрывается между отцом и невинным мальчиком. Может быть, она уже призналась матери, что это он, отец, убил сына Леонида нечаянно».
В метро и на улице сегодня Михаилу Петровичу попадались толпы подростков. Несмотря на то что мир, из своекорыстных соображений, продолжал подыгрывать тинейджерам, делал все, чтобы молодые люди чувствовали себя хозяевами жизни, захватчиками, а старшие поколения на их фоне представали бы сплошь старомодными дураками и святошами, несмотря на всю эту наружную ликующую младократию, юноши и девушки в этот день казались Михаилу Петровичу какими-то растерянными и затравленными. Однако эта внезапная подавленность не только не портила юных горожан, но, напротив, она их некоторым образом облагораживала.
...У дома Леонида, сияющего на солнце слюдяными стеклами, никаких подростков не было, — было много грязных голубей, воробьев и несколько молчаливо фланирующих ворон. У разбитой скамейки лежала дюжина одинаково длинных окурков. Подъезд Леонида, с неработающим домофоном и дверью нараспашку, встретил Михаила Петровича безлюдным запустением — изуродованным лифтом, закупоренным, протухшим сквозняком и ехидно настороженной крысой у мусоропровода. В доме Леонида Михаил Петрович ожидал увидеть куда менее разоренное парадное. Эта его неприглядность почему-то приободрила Михаила Петровича. Он дышал хлипкими порциями через нос, боясь увеличить до непоправимости спертую грузность внутри себя.
У Леонида была та же входная дверь, что и несколько лет назад, без опознавательного номера, с пожухшим лаком на ясеневой обшивке, с заляпанным застарелой краской соском звонка. Дверь была приоткрыта. Михаил Петрович замер перед нею и, несмотря на то что ему было холодно, снял шапку и знобко перекрестился. Из квартиры доносилась негромкая фоновая многослойная вязь голосов. Михаил Петрович услышал, что вдруг ни с того ни с сего заработал лифт, и быстро вошел в квартиру Леонида. В прихожей было пусто. Михаил Петрович торопливо огляделся и не увидел на вешалках среди сгрудившейся разномастной одежды молодежных курток с капюшонами. У порога обуви не было, и Михаил Петрович, тоже не разуваясь, пошел дальше смелее.