— Точно! — обрадовался Никита.
Заставив нас снова пригнуться, гидросамолет низко прошел над нами, и вдруг рядом с бортом что-то плюхнулось.
— Каблограмма! — взволнованно закричал Никита.
Он вытащил подсачником — это была всего лишь пустая бутылка.
Никита тряс кулаком вслед гидросамолету.
— Разгильдяи, — бормотал Никита, — спохватились, когда до неба уже дым.
Мы шли дальше. Дым позади нас, на горизонте, словно осел, съежился.
— Где же Приозерск? — недоуменно спросил Никита.
Мы плыли еще час, потом — еще час, и ничего не было.
Мы уже не знали, где плывем, и вдруг, подняв головы от приборов, увидели впереди длинные, в горячем мареве острова, словно мы оказались вдруг в Полинезии! Два колючих острова слева, и длинная, ровная, лилового гранита, освещенная солнцем стена третьего острова на горизонте.
По вечерней, неподвижной воде мы вплыли в узкую шхеру, встали у высокой гранитной стены, зацепившись за росший на этой стене кустарник, и сразу уснули.
...Утром я вылез наверх и увидел, что куст, к которому мы вчера привязались, весь усыпан крупной, мягкой, просвеченной солнцем малиной. Я стал есть малину. Никита уже сидел на нагретой солнцем крыше рубки, свесив босые ноги. В воде плавал бордовый, похожий на редиску поплавок.
Вдруг, сразу, без предупреждения, поплавок нырнул, удилище согнулось, затрепетало, Никита, напрягшись, выдернул на катер большого темного окуня.
— Та-ак! — Никита дрожащими руками снял с крючка окуня и бросил его через верхний люк прямо в каюту.
С крыши катера я влез на гранитную стену, зацепившись сначала за куст малины, потом — по скошенным зубцам в граните. Тяжело дыша, я вылез на поверхность огромного валуна. Камень был покрыт мягким глубоким мхом, среди мха росло несколько сосен. Валун уходил вдаль, спускаясь боком к протоке, уютной и заросшей. Камень плавно уходил в воду, вода была холодная, словно выталкивающая тебя!
На той стороне протоки я увидел под маленькой сосной черный груздь, подскочил к нему, стал ломать — груздь громко вдруг запищал — смерзся за ночь!
Мы плавали в шхерах, среди высоких гранитных берегов, шесть дней. Было тепло, уютно, рубка задевала свисающие с обрывов кусты малины, и темные, слепленные из шариков ягоды падали на крышу.
На седьмое утро я вылез на корму, закинул, как всегда, удочку, поплавок легко плюхнулся в воду — и вдруг рядом с ним упал желтый листик, поплыл, как кораблик, по сморщившейся вдруг воде.
Между скал было еще тихо, но верхушки деревьев наверху широко раскачивались.
Зевая, вылез Никита, посмотрел вверх.
— Какое сегодня? — мрачно спросил он.