— Когда в подвале тебя искал, в кочегарке, в коридоре, в большом зале.
— А! Так ты по старому маршруту только прошёл! — небрежно проговорил он.
Больше я ничего ему не сказал. Ну и тип! Что ни сделай для него, он презрительно усмехается! Не там, видите ли, искали его!
С удовольствием покинул бы я эту затхлую комнату, оставив неутомимого исследователя подвалов отдыхать в одиночестве!
Мы задремали на полу в разных углах. Даже если во сне наши ноги соприкасались — я тут же торопливо отдёргивал свою ногу!
Утомление последних дней всё же сказалось: мы крепко заснули.
Когда я проснулся, было так же темно. Я поглядел на мои светящиеся часы, и волосы у меня на голове зашевелились от ужаса: одиннадцать часов утра — а тут тьма!
Видно, этот безумец прав: тут действительно другое время!
Потом я услышал, как он просыпается, чмокает губами, вздыхает — разговаривать с ним я не стал. Хрустя суставами, Гага поднялся, пошёл по комнате, потом послышалось какое-то шуршанье, лёгкий звон — и в комнату хлынул ослепительно яркий свет!
— Что это? — закричал я.
— Солнце, — насмешливо проговорил Гага.
Не думал я никогда, что солнце может так потрясти!
— А почему не было его?
— Шторы, — спокойно ответил он.
На всё ещё дрожащих ногах я подошёл, потрогал шторы. Никогда не видел таких: толстые, плотные, они словно специально были сделаны так, чтобы ни капли света не просачивалось в комнату.
— Интересно, — сказал я, ощупывая их. — Похоже... на толстое одеяло. Кому же так нужно было, чтоб совершенно сюда свет не проходил?
Гага пожал плечами.
— И всё-таки странно, — сказал я. — Кто эту комнату замуровал и зачем? Что-то, видно, плохое связано с ней! Странно только, что никто из живущих в доме не помнит ничего.
— Видно, что-то произошло, когда ещё другие люди тут жили, — предположил Гага.
— Думаю, надо осмотреть её — что-то в ней не то!
Долго мы осматривали комнату: поднимали отставшие паркетины, заглядывали за отвисшие, отсыревшие обои. Перелистывали ставший грязным календарь, с верхним листком на нём: 12 марта 1942 года — вот с какого времени, оказывается, никто тут не бывал!
Часа приблизительно через два догадался я открыть чугунную дверцу кафельной печки в углу. На дверце была выпуклая надпись: «Черепов и К°. Железные и кафельные печи». Из открытой дверцы на железный лист перед печкой посыпались осколки битого кирпича — вся «пасть» печи была почему-то набита осколками кирпича. Мы стали быстро выгребать кирпичные осколки и увидели наклонно стоящий в печи шершавый ржавый цилиндр.
Мы долго неподвижно смотрели на него.