Тут опять пошли работы, пшеница поспела, стали убирать, некоторые мужчины вернулись домой, но рожь так и осталась некошеная, осыпалась, её потом скосили на корм скоту.
На следующий год я уже стала дивчина взрослая, начали заглядывать сваты, и вот опять беда — год выдался такой сухой, ничего не выросло, ни хлеб, ни овощи. Голод, люди стали разъезжаться, кто куда, но меня отдали замуж по соседству, сказали — мы уедем, а ты будешь присматривать дом. Я осталась в чужих людях, мне было семнадцать лет и я стала тосковать, плакать. Семья была не как наша, работы много, свекровь больная, дети у неё были маленькие, пять человек, и всё это навалилось на меня — и голод, и все заботы: траву рвать, сушить, толочь в хлебы. Всё это на мне отыгрывалось, а мы были уже в колхозе, муж мой Пётр был трактористом. Три года мы прожили, у меня уже было трое детей, и опять пошла засуха, но в колхозе стали помогать тем, кто работал, стали давать по пятьсот грамм хлеба и двести грамм пшена, наш Пётр стал носить паёк, и так мы выжили...» Я отложил тетрадку, прислушался. Была уже глубокая ночь, но на кухне кто-то брякал посудой. Я пошёл туда. Дед сидел за столом и пил молоко.
— Да-а! — проговорил я, показывая тетрадку. — А я и не знал всех подробностей, как всё это происходило. И про многих людей тут не знал: про прадеда Ивана и про прапрадеда, — я заглянул в тетрадку, — Андрея.
— Да ты и про меня-то ничего не знаешь! — обиженно проговорил он.
— А ты же не рассказываешь ничего! — выкрутился я. — Значит, в семь лет ты уже пахал на быках в коммуне?
— Не пахал — только погонял! — весело глянув на меня, сказал дед.
— А гражданскую войну помнишь?
— А как же! Помню, начался в деревне бой — мы все, дети и женщины, залезли в подпол, и вдруг я зачем-то вылез во двор. Не помню зачем — помню только, чей-то цыплёнок в огород забежал, суматошно так бегает, вокруг пули свистят, а я почему-то этого цыплёнка ловлю. Очень даже хорошо помню, словно было вчера.
— А помнишь, как твой отец коммуну организовал?
— Многое помню. Однажды сидим мы дома, вдруг сосед прибегает: «Там отца вашего в правлении убить хотят!» Мать села на скамейку и встать не может. А я побежал туда, вбегаю в правление, гляжу — трое мужиков на отца наступают! «Батя! — я тут как закричу. — Там Мишка на коне прискакал, тебя зовёт!» А Мишка — это был старший брат, намного старше меня...
— Знаю. — Я уже солидно потряс тетрадкой. — Знаю. Читал.
— Он уже в Красной Армии служил. Он давно уже всё соображал. Помню, начинал учиться я, в первом классе. Тогда мы ещё по дореволюционным учебникам учились. И была там, помню, такая стихотворная строчка: