И молитву люди в простоте творят!
Я учу наизусть.
Михаил рядом стоит и смеётся: «Ты лучше так скажи: «И молитву люди в глупости творят»!»
Я снова учу: «...в простоте творят!» А Михаил: «В глупости творят!» — и хохочет.
А тут он уже в Красной Армии был — и мужики это знали.
Отошли от отца: «Ладно. После договорим».
Пошли мы с отцом на улицу, он говорит: «Ну спасибо, вовремя поспел. Надолго ли Мишка приехал?» Я радостно ему: «А он не приехал — я наврал!»
Вдруг он мне — бац! — подзатыльник: «А врать не учись!»
Ну ладно. — Дед встал. — Спи иди!
Проснулся я очень рано, оттого что услышал, как дед собирается. Я вышел в прихожую — дед уже натягивал пальто.
— Ты куда? — удивился я.
— Надо, — сказал он.
— Так воскресенье же сегодня!
— Люди там меня ждут. Посевная у нас идёт.
— Как посевная? Сейчас же осень?
— Ну и что?
— А посевная ведь весной только бывает!
— Ты уверен?
— Конечно!
— Эх ты... внук агронома, правнук крестьянина! — с жалостью поглядев на меня, проговорил дед.
— А можно... я поеду с тобой?
Дед как-то по-новому посмотрел на меня.
— Ну, иди тогда родителей своих буди! — проговорил он.
Через полчаса мы ехали с дедом в электричке.
— Ну а потом как ты жил? — когда электричка тронулась, спросил я. — Школу-то кончил?
— Ну, до этого ещё много чего произошло. До этого мы ещё всей семьёй (кроме Насти, которую замуж выдали) в Среднюю Азию ездили.
— Зачем?
— Дело в том, что тогда, в двадцатые годы, небывалая засуха началась и из-за этого неурожай и страшный голод. Все стали разъезжаться, чтобы спастись, и наш отец предложил в Среднюю Азию поехать: там у него знакомые оставались с той поры, когда он от полиции туда убегал. Ну, собрали, что было, оставили Настю дом сторожить, а сами сели в поезд и поехали.
— Ну и как там было? — нетерпеливо спросил я.
— Да погоди, дай сначала доехать! — усмехнулся дед. — Это сейчас поезда так быстро ходят, — он кивнул за окно электрички, где мелькали деревья, — а тогда... до Средней Азии мы, наверно, три месяца ехали. И ничего не ели почти, только был у нас хлеб из лебеды, разломишь его — он чёрный такой. И главное, если быстро бы ехали, а то загонят наш состав в тупик, паровоз отцепят — для других, скажем военных, нужд срочно понадобился — и мы стоим неделю-две. Все выйдут из вагонов, костры вокруг разведут — целый табор. Потом вдруг, непонятно почему, снова прицепят паровоз, все загалдят, снова в вагоны полезут, и, главное, все перепутают, кто где ехал, — ругань, драки! Наконец угомонились, поехали. Поезд тогда медленно шёл, паровоз еле тянул — уголь, что ли, плохой был? Ну, я за это время освоился уже с поездом, перезнакомился со всеми, во всех вагонах. Всё равно скучно было ехать. Тогда я такую штуку придумал: сходил с последнего вагона и пешком за поездом шёл, по сторонам поглядывал. Потом нарочно стал метров на десять отставать, потом — на сто... интересно, сердце колотится... думаю: догоню, нет? Такой своего рода спорт! Далеко отстану — поезд уже в точку почти превратится — тут страшно мне станет, брошусь догонять. И однажды так чуть не отстал. Далеко поезд упустил — и вдруг вижу: дым из трубы сильней повалил, там впереди подъём был, и он решил разогнаться, чтобы влететь на него. Я — бежать. Бегу, бегу, сердце в горле уже колотится, а поезд не приближается ничуть! И понимаю: если останусь тут, погибну, вокруг пустыня уже, и поезда ходят раз в месяц, наверное... Как догнал я состав, не помню, в глазах абсолютно черно было, ухватился за задний буфер, а залезть не могу, держусь и бегу, ноги уже переставляю, как автомат, и задыхаюсь. Хорошо, там какие-то беспризорники курили, помогли влезть. Ну, и с того раза я как-то сразу повзрослел, почувствовал, пока там сидел и на пустыню вокруг смотрел: всё, кончились детские игры, серьёзно пора к жизни относиться! А было мне тогда девять лет. Ну, так вот, с горем пополам, доехали до станции Голодная Степь — там у отца знакомые жили. Выделили нам там участок, стали всей семьёй его обрабатывать. Я не рассказывал тебе, как я сома в арыке ловил?