— Я, наверное, перебудил всех у вас — темно было, а я выход искал!
— Кого ж ты разбудил? — насмешливо проговорил он. — Жена еще с ночи к сестре ушла — у той корова рожает. Дочь уж три часа как на ферме, а зять — вон он сидит!
Через стекло я увидел фигуру, словно прилипшую к толстому осветительному столбу за оградой. До столба провода были туго натянуты, дальше свисали, от действий зятя слегка покачиваясь.
— Трехфазку тянет к нашему амбару. — Платон кивнул на могучее бетонное строение без окон. — Циркульную пилу хотим сделать. Он главный энергетик колхоза у нас.
— Ну что ж, дело хорошее! — откликнулся я.
Мы поехали. Изредка Платон медленно кланялся встречным через стекло, некоторых пропускал.
Меланхолично он начал рассказывать, что с этого года, как ушел с работы, все стало валиться из рук, ни к чему серьезному не лежит душа, а все дела со скотиной и участком (грандиозным, я бы сказал) он презрительно называл «баловство».
«Сразу же дурить тебя начнет — моментально! — с восторгом предварял нашу встречу отец. — И то плохо у него, и это никуда, а на самом деле все у него кипит. Любит прибедняться — и тебя будет дурить!»
Так и было.
Мы как-то без дороги, прямо и непосредственно, выехали в серую ровную степь. Платон словно и не смотрел на дорогу, плакался, какие у него ленивые дочка и зять (ничего себе ленивые — с шести утра на столбе!). Потом, уже, ближе к морю, начался небольшой склон, изрезанный оврагами и речками, — приходилось делать петли, объезжать, понемногу спускаясь вниз. Да, довольно-таки заковыристая получилась шутка — отвезти меня искупаться: дорога головоломная, а ведь примерно где-то тут я проезжал вчера в темноте!
Теплело, крупные капли на листах наливались желтым. Потом все пространство вокруг нас, от края до края, сделалось красным — весной так широко цветут в степи маки, но это были не маки, это были помидоры, маленькие, остренькие, яркие, — я внимательно разглядывал их гирлянды у самой дороги, порой вылезающие почти на дорогу.
— Красиво! — не удержавшись, воскликнул я.
— А, все гниль! — махнув короткой ручкой, проговорил Платон.
— Как гниль? — удивился я. — Все это?!
— А что ж ты хочешь? — усмехнулся Платон. — Второй уже такой «утренник» за три дня! А помидоры — нежный продукт! Там в них такие капилляры, — растопырил он пальцы, — с водой, ну, и когда вода в лед переходит, лед, сам понимаешь, шире воды и капилляры эти рвет. Тут же все загнивает. Теперь, — он оглядел бескрайние поля, — разве свиньям на корм, и то если руки дойдут!
— Как же, столько погибло?! Что же смотрели-то?