— Да почему смотрели? Работали. Убрали, сколько могли, план выполнили, да и все, кому не лень, себе набирали, а все равно вон сколько осталось!
— Да у нас... из-за такой одной помидорины шикарной... любой с ума сойдет! — воскликнул я.
Платон молча пожал плечом. Мы спустились к воде, остановились на пляже. Море было еще какое-то не проснувшееся, абсолютно ровное и серое. Я быстро искупался, вытерся. Потом мы сидели в машине, молча глядели на неподвижное море, на светлый и тоже вроде бы неподвижный кораблик на самой кромке.
Я вспомнил: отец говорил, что колхоз этот довольно лихой и, кроме скота, овощей, имеет рыболовный флот, который ловит всюду, чуть ли не у Новой Зеландии, и Платон занимался как раз этим, был на сейнере то ли механиком, то ли тралмейстером, точно отец не помнил, но главное — повидал свет. На эту тему я попытался деликатно его разговорить — не молчать же тупо, сидя в машине, и потом так же тупо молчать, когда отец станет расспрашивать, что и как.
— Как, вспоминаете море-то теперь? — спросил я.
— Да, мерэшыцца порой! — неохотно проговорил он. — Да и то: бывало, выйдешь ночью на мостик, от берега тыщи миль, а вокруг светло, от горизонта до горизонта лампы сияют, что твой Невский проспект!
— А что же это? — изумился я.
— Так тралят же! — довольно равнодушно пояснил он.
— А-а-а!
— Знаешь, сколько в ту пору я весил?
— Мало? — догадался я, имея в виду тяготы морской жизни.
Он кинул на меня презрительный взгляд — видимо, любимым занятием его было показывать людскую глупость и свой ум.
— Мало? — скептически переспросил он. — Сто сорок кило!
— Почему же так много? — пробормотал я.
— Так не двигался почти, — пояснил он, — с вахты в каюту, с каюты — на вахту, да и все!
Такие неожиданные сведения о рыбацкой жизни поразили меня, но именно этого и добивался мой собеседник.
— Да! Так со мною в каюте почти полгода командированный с Ленинграда жил! Инжэнэр, — солидно проговорил Платон. — Соображал помаленьку, как локацией рыбу искать... Да, инжэнэр... С Ленинграда, да... — Платон немножко застопорился. — Мы ж с ним друзья сделались в конце! — Платон несколько оживился. — Ты зайди к нему в Питере, я адрес тебе дам! Он тебе все, что хочешь, сделает!
Опять он что-то крутит, хитрит, подумал я. Почему это какой-то инженер в Ленинграде, с которым он плавал когда-то давно, должен мне делать все, а вот этот, друг моего отца, находящийся в непосредственной близи, не хочет мне сделать ничего, даже не покормит завтраком, а держит зачем-то на берегу пустого и неуютного моря?
— Тянет... в море-то? — пытаясь развивать беседу в лирическом направлении, спросил я.